обычная, поскольку отец резко поворачивается к дедушке.
– Росси, ты связал мою дочь с гребаным имбецилом?! – Цвет его лица становится фиолетовым, прямо как в тот день, когда он узнал о наших с Лором парных узах. Не успеваю я и глазом моргнуть, он направляется к Юстусу, ногти удлиняются, превращаясь в железные когти.
Кинувшись за ним, я хватаю его огромные ручищи и переношу весь вес в пятки, чтобы помешать ему выпотрошить генерала.
– Дайи, стой! – Силой мысли я пытаюсь уговорить его втянуть когти. – Кахол Бэннок, СТОЙ!
Не знаю, что именно на него действует – использование его полного имени либо мой тон, но он наконец перестает напирать на Юстуса, который стоит на месте, несмотря на окружающих его свирепых перевертышей.
– Зендея говорила, что Котел запрещает кровные узы!
– Вероятно, так и есть, но Котел временно не у дел, – говорю я.
– Простите, чего-чего? – одновременно вопрошают Сибилла с Фебом.
– Когда Мериам заколдовала род Косты, Котел так разозлился, что запечатал себя. По словам Мериам и Юстуса, он вновь заработает только после того, как потомок Мериам прервет род Реджио. Именно поэтому Данте должна убить я – разрушительница проклятий.
– Бронвен? – Отец резко поворачивается к невестке, пряди влажных черных волос падают на дико сверкающие глаза.
– Котел общается со мной, Кахол, так что он, должно быть, запечатал себя не полностью.
– Чего я никак не пойму, так это какое отношение имеет обида Котла к тому, что мою дочь связали кровными узами с этим остроухим шутом!
– Данте владеет кровной магией, дайи.
Его темные глаза устремляются на мои фиолетовые.
– Он шаббин?
– Нет, но его кровь – да. Когда Мериам наложила свое заклятие на род Реджио, это не только сделало их невосприимчивыми к шаббинской магии, но также изменило природу того, что бежит по их венам.
Целую минуту никто не произносит ни слова, затем Лор, вероятно, говорит что-то Юстусу, потому что дедушка мнет виски и рычит:
– Рибио, ты, как никто другой, должен понимать, почему Мериам связала Данте и Фэллон. Ты был рядом с Зендеей и своими глазами видел ее силу. Магия королевского рода в десять раз мощнее магии всякого шаббина, и именно такая сила текла по венам Данте. Если бы мы не приковали его к твоей паре, представь, какой хаос он бы посеял?
Бронвен крепче сжимает руку Киэна. Должно быть, она чувствует на себе тяжесть множества взглядов, поскольку говорит:
– В то время Мериам не рассказала мне, что наделила моего родителя кровной магией. Я знала лишь, что она сделала его неуязвимым к шаббинской магии.
– Так ты не знала? – Голос отца такой же жесткий, как когти, все еще торчащие из его пальцев.
– Нет, Кахол. Точно так же, как не знала, что мой брат и племянник обладают магической кровью, иначе поняла бы, почему Котел постоянно показывает мне Лора – да и вообще всякого ворона, – теряющего человечность после убийства Данте.
– С чего это? – шепчет мне на ухо Сибилла.
– Потому что они не могут убить потомство женщины, которая их создала, – объясняю я. – Морриган – это королева Мара, а Мара – моя прапрабабушка.
Когда напряжение в мышцах отца ослабевает, я освобождаю его от своей железной хватки, но тут же жалею об этом, когда он кидает взгляд на липкую паутину теней, которую представляет из себя моя беснующаяся пара.
Не вздумай натравливать его на Юстуса!
Взгляд Лора устремляется на меня; черные зрачки такие узкие, что глаза становится ярко-желтым.
– А вы владеете магией крови, Бронвен? – спрашивает Феб.
– Я родилась до того, как Мериам наложила заклинание на Косту, так что нет, в моей крови магии не больше, чем в крови обычной земной фейри.
Кажется, она говорит правду, но если я чему-то и научилась, так это тому, что Бронвен – мастер обмана.
Фэллон.
Я притворяюсь, что не слышу призыва Лора.
Подойди, Биокин.
Я скрещиваю руки на груди.
Сперва извинись за слова о том, что я «вернусь в объятия своего новоиспеченного муженька», и я подумаю.
Хочешь извинений за то, что я, на хрен, недоволен кровными узами моей пары с другим?
Я прерываю его рычание спокойным:
Не похоже на извинение.
Его зрачки расширяются и расширяются, пока не захватывают всю желтизну, а потом и все помещение. Какого?..
Я часто моргаю. Таверна появляется вновь, но в ней пусто, за исключением нас с Лором, который неспешно идет мне навстречу. Да, именно идет. Идет ногами, облаченными в кожаные штаны.
Неужели мой вскипающий гнев вызвал обморок? Странно, впрочем, возможно. Вспышка эмоций способна…
Ты не потеряла сознание, Фэллон.
Значит…
Ну просто офигительно. Конечно, мой разум решил прогуляться на темную сторону именно сейчас, когда отец вот-вот убьет хорошего мудрого человека. Я пытаюсь перенестись обратно в настоящую «Рыночную таверну». Тщетно.
Почему я не могу выйти из транса?
Лба касается теплое дыхание Лора.
Потому что на этот раз это я нахожусь в твоей голове, Биокин.
Глава 44
– Сейчас совсем неподходящее время для разговора тет-а-тет, Лоркан Рибио. – Боги, совсем не так я представляла наше воссоединение.
Лор обхватывает мой подбородок пальцами и мягко приподнимает, вынуждая меня посмотреть ему в глаза.
– Думаешь, я представлял, как моя пара вернется домой замужем за другим? – Его лицо – бездна тьмы. Будто терзаемое бурей, которая атакует королевство над защищенным потолком.
Я не опускаю сложенных на груди рук, тем не менее испускаю вздох.
– Тебе не кажется, что мне это так же нестерпимо, как тебе, Лор?
Его хватка становится жестокой, словно он позабыл, что у меня хрупкие кости и могут треснуть. Я уже готова высвободить подбородок из его беспощадных пальцев, когда он говорит:
– Нет, птичка. Ты расстроена; я же раздавлен.
Его голос пронизан болью, и я провожу пальцами по его горлу и касаюсь напряженного сухожилия, тянущегося от края ключицы к основанию челюсти. Его ресницы падают и скользят по слабым черным потекам, вечно украшающим его глаза; он склоняет голову, его лоб упирается в мой.
– Моя кровь, может, и связана с другим, но сердце принадлежит только тебе.
Хотя его тело все равно что камень под моими ногами, моя пара начинает оттаивать.
– Едва все закончится, сделаешь меня своей королевой?
Подушечками пальцев я чувствую, как подскакивает его пульс.
– Почему это прозвучало как вопрос?
Я запускаю ладонь в его шелковистые локоны, пропуская пряди между пальцами.
Он дрожит, но голос твердый, когда он хрипло произносит:
– Поклянись, что ты, на хрен, никогда меня больше не
