лампадку и сказала:
– Подожди меня! Я скоро вернусь.
Она торопливо скрылась в одном из проходов, ведущих в разных направлениях наподобие лабиринта. Амброзио остался наедине с самим собою в кромешной тьме. По дороге, стыдясь выказать свои страхи перед Матильдой, он сдерживался; но теперь они снова стали забирать власть над ним.
Его пугала мысль о том, что ему предстояло увидеть. Он не знал, насколько сильно повлияют на него обольщения магии: вдруг от него потребуют деяния, которое приведет к окончательному разрыву с небесами? Он было воззвал к Богу, моля о помощи, но вспомнил, что уже утратил право на его покровительство. Его тянуло вернуться в аббатство; но от выхода его отделяли бесчисленные пещеры и петляющие проходы, нечего было и пытаться уйти.
Судьба его определилась; и он стал бороться со своими тревогами, набираясь стойкости для предстоящего испытания. Он убедил себя, что Антония станет наградой за его храбрость. Он распалял свое воображение, мысленно перечисляя ее прелести. Он признал, что Матильда права: время на покаяние найдется всегда, и он воспользуется ее услугами, а не демонов, значит, его нельзя будет обвинить в колдовстве. Он много читал на тему колдовства и понимал, что без подписания формального акта отречения от Бога Сатана будет не властен над ним. Отрекаться он решительно не намеревался, даже если бы ему стали угрожать или отказали в исполнении желаний.
Тихое бормотание, раздавшееся как будто неподалеку, прервало поток мыслей монаха. Он вздрогнул и прислушался. Прошло несколько минут, и бормотание возобновилось. Казалось, кто-то стонет от боли. В других обстоятельствах он бы просто заинтересовался, но сейчас был сильно испуган. В его воображении, полностью поглощенном мыслями о ворожбе и духах, возник образ неупокоенного призрака, бродящего где-то рядом; а может, это Матильда пала жертвой собственной самонадеянности и попала в когти жестоких демонов? Однако звук, хотя и слышался с перерывами, не приближался. Иногда он становился громче, видимо, от того, что страдания неизвестного существа усиливались и становились невыносимыми. Амброзио то и дело удавалось уловить обрывки слов, и вдруг он расслышал, как слабый голос воскликнул: «Боже! О, Боже! Ни надежды, ни спасения!»
Слова сменились еще более горестными стонами, потом они постепенно затихли, и восстановилась мертвая тишина.
«Что это означает? – задумался потрясенный монах. И вдруг мелькнувшая мысль заставила его окаменеть от ужаса. – Может ли это быть? О! Какое же я чудовище!»
Он невольно застонал, и ему захотелось проверить свои сомнения, исправить свою ошибку, если еще не поздно.
Но эти благородные, сострадательные чувства тут же улетучились, когда приближающийся отсвет лампы возвестил, что Матильда возвращается. Стонущий страдалец был забыт, монах думал теперь лишь о собственном неловком и опасном положении. Вот свет позолотил стены, и Матильда предстала перед ним. Она сменила свою рясу на длинное черное платье, расшитое золотой нитью, с узорами из таинственных символов; на талии платье придерживал пояс, украшенный самоцветами; к нему был подвешен кинжал. Шея и руки девушки были обнажены, распущенные волосы вольно рассыпались по плечам. Глаза ее излучали жуткий блеск, и весь облик был явно рассчитан на то, чтобы зритель преисполнился ужасом и восторгом. В руке Матильда держала золотой жезл.
– Следуй за мной! – сказала она тихо и торжественно. – Все готово!
Члены монаха задрожали, но он послушно последовал за нею по узким проходам, где лучи лампы высвечивали с обеих сторон пренеприятные предметы: черепа, кости, могильные плиты, фигуры святых, глаза которых словно следили за ними с удивлением и страхом.
Наконец они достигли просторной пещеры, свод которой терялся в неизмеримой высоте. Абсолютная тьма царила в этом пространстве; сырые испарения пронзили монаха ознобом до костей, а завывание ветра под пустынными сводами навеяло на него печаль.
Здесь Матильда остановилась и повернулась к Амброзио. Он был бледен, даже губы побелели от тревоги. Сердитым и презрительным взглядом она оценила его малодушие, но ничего не сказала. Поставив лампу на пол рядом с корзинкой, она жестом велела Амброзио молчать и приступила к таинственному ритуалу. Она очертила два круга – вокруг себя и монаха. Затем, достав из корзинки маленький сосуд, плеснула из него немного какой-то жидкости на пол перед собою, склонилась и пробормотала несколько непонятных фраз; тотчас же на полу вспыхнуло бледное сернистое пламя.
Оно стало постепенно разгораться, и наконец волны его захлестнули все пространство, за исключением кругов, где стояли Матильда и монах. Затем пламя поползло вверх по громадным колоннам из неотесанного камня, скользнуло по потолку, и пещера преобразилась в неоглядный чертог, залитый дрожащим голубым огнем. От него не исходил жар, наоборот, казалось, и без того стылый воздух становился все холоднее. Матильда продолжала творить заклинания; время от времени она вынимала из корзинки различные предметы. Назначение и название большинства из них были неизвестны монаху; но он различил три человеческих пальца, а также овальную восковую пластинку с изображением агнца божьего, которую она разломала на куски. Все это девушка бросила в бушующее пламя, и предметы мгновенно сгорели.
Монах следил за ее манипуляциями с опасливым любопытством. Внезапно она издала громкий, пронзительный вопль и, словно в припадке безумия, принялась рвать на себе волосы, бить себя в грудь, дергаться и извиваться, а потом, сорвав с пояса кинжал, вонзила его в свою левую руку. Кровь брызнула фонтаном; стоя на самом краю круга, она вытянула руку, чтобы капли стекали наружу. Пламя отступило от того места, куда попала кровь. С земли, пропитавшейся кровью, стали медленно всплывать и подниматься к сводам темные облачка. Одновременно послышался раскат грома, подземный лабиринт отозвался устрашающим эхом, и земля сотряслась под ногами чародейки.
Вот теперь Амброзио пожалел о своей храбрости. Торжественная процедура заклятия подготовила его к делам странным и ужасным. Чей приход могли возвещать гром и сотрясение земли? С диким видом стал он озираться по сторонам, ожидая узреть нечто столь мерзкое, что сведет его с ума. Ледяной озноб пронзил его, и, не в силах устоять, он опустился на одно колено.
– Он идет! – радостно воскликнула Матильда.
Как же удивился Амброзио, когда после того, как утихли отголоски грома, воздух пещеры наполнился свежим, пряным ароматом и зазвучала дивная мелодия! Облака растаяли, и он узрел фигуру такой красоты, какую не изобразил бы и самый талантливый художник. Это был обнаженный юноша, на вид не более восемнадцати лет, чьи лицо и тело отличались несравненным совершенством. На лбу у него искрилась звезда, за плечами простерлись два алых крыла, а шелковистые локоны придерживал венец из многоцветных огоньков, которые, переливаясь, складывались в разнообразные узоры и сверкали гораздо ярче земных самоцветов. На
