как уборщик-гастарбайтер из «Гранд-отеля».
Я не раз рассказывала эту историю другим, преподнося ее как шутку, но обычно люди думали, что мать ревновала меня к нему. «У нее ведь никого не было, кроме тебя, она боялась тебя потерять». Люди говорили это, чтобы утешить меня, на их месте я поступила бы так же, мы все склонны к этому.
Но мать нисколько не ревновала меня. Она лишь хотела сбалансировать общую оценку. Симпатичный – да, южанин – да, но похож на уборщика из отеля.
Я встаю и смотрю на мать. Она так усохла, что ее тщедушное тело едва угадывается под заношенным платьем, которое когда-то было ей впору, а теперь велико как минимум на два размера. Тем не менее я явственно ощущаю ее присутствие, она словно заполнила собой каждый уголок палаты.
– Если бы я была такой, как ты, – говорю я тихо, – я бы сейчас удушила тебя подушкой. Думаю, мне даже не пришлось бы слишком сильно давить.
В ответ мать всхрапывает так громко, что все ее лицо содрогается.
19
В трамвае недалеко от меня стоит мужчина, вцепившись в поручень. Типичный наркоман: худой как щепка, с выдающейся верхней челюстью и впавшими щеками, покрытыми шрамами. На нем одежда, которая была в моде лет пятьдесят назад. Колени дрожат, глаза полузакрыты. Он держится за поручень обеими руками, практически повиснув на нем всем телом. Мужчина этот – сама нищета и убогость, однако ему, по крайней мере прямо сейчас, в этот самый момент, намного лучше, чем нам, трезвым пассажирам, с беспокойством наблюдающим за ним.
В школе нас пугали фильмами, в которых в красках показано, насколько опасны наркотики. Покрытые язвами полумертвые тела, проституция, гибель от передозировки в общественном туалете, перепачканном кровью, мочой и экскрементами. Зачем же они это делают? Я никак не могла этого понять, и никто не удосужился хоть как-то все объяснить. Никто не рассказывал нам о приходе, экстазе, невероятном подъеме, об этой потайной двери посреди серых будней, пройдя через которую можно оказаться в другом мире.
Будь начеку, говорю я себе, помни, что ты больше не защищена браком и семьей и больше ни к чему нельзя относиться как к должному. Тебя ждет одинокая старость.
Когда я выхожу из трамвая на Солли-пласс, то вдруг замечаю, что хочу есть. Я настолько отвыкла от чувства голода, что не сразу понимаю, что со мной. Сначала я думаю, что чем-то отравилась, но тут же вспоминаю, что ничего не ела со вчерашнего обеда, когда взяла лазанью. Несколько минут спустя я уже сижу в кафе «Каффебреннериет», передо мной киш и кофе. Я за тем же столиком, где мы сидели с Бьёрном ровно год назад.
Я пью кофе мелкими глотками, закрываю глаза и ощущаю, как вкус разливается по телу.
Когда-нибудь все наладится. Может быть, уже через час. Кому-то я симпатична, кто-то хочет быть рядом со мной, даже если это всего лишь девушка за прилавком, которая только что улыбнулась мне и пожелала хорошего дня. Даже если она сказала это слишком громко и неестественно. Все равно.
Я поднимаюсь по лестнице к квартире на Оскарс-гате и думаю о том, что мне уготовано одинокое будущее. В точности как матери, которая всю жизнь провела одна. Да, я получу то, чего всегда боялась: одинокую старость в этой самой квартире.
Я вычищаю почтовый ящик, забитый рекламными листовками, несмотря на наклейку «рекламу просьба не бросать». После переезда матери в дом престарелых я неделю не могла заставить себя сделать уборку. Квартира выглядела так, словно по ней прошелся огромный зверь, который разгрыз и проглотил все на своем пути, а потом изрыгнул все это обратно. Я почти ничего не выбросила, поскольку мне все еще кажется, что мать вот-вот выздоровеет, вернется домой и начнет выяснять, куда подевались ее вещи.
Я сажусь за кухонный стол и разбираю почту – выкидываю рекламу, оставляю счета. За последние годы, что мать жила дома, она соглашалась на все, что ей предлагали по телефону, подписывалась на все предложения, которые приходили по почте. Она всегда была равнодушна к украшательству, никогда не верила в пищевые добавки, а потом умудрилась заполонить квартиру всяческой дребеденью: фарфоровыми фигурками, тарелками с новогодними узорами, бесчисленными коробочками и пакетиками со всевозможными витаминами и антиоксидантами. Я выпила все витамины, которые нашла, но до сих пор то тут то там находится еще какая-нибудь баночка.
Кто-то входит в квартиру. Я слышу щелчок дверного замка, потом звук катящихся колесиков чемодана. В дверях возникает Бьёрн. Он ставит чемодан у стены и садится напротив меня.
– Нет, – говорю я.
Я понимаю, что, открыв рот, я снова ввязываюсь в эту историю. Как и в случае с СМС-сообщениями – лучше вообще не отвечать.
Судя по всему, Бьёрн тоже это понимает. Он улыбается, встает и достает кофе. Показывает мне большую кофеварку и вопросительно смотрит. Я качаю головой.
– Нет так нет. Можно я тогда себе сварю?
Я киваю, Бьёрн достает маленькую кофеварку, наполняет ее водой и кофе, завинчивает и ставит на плиту. Затем возвращается за стол.
– Значит так. Я ушел от Линды навсегда. Я больше никогда не вернусь к ней.
– Знаешь, сегодня я поняла, что наконец начала выздоравливать, но теперь чувствую, что снова заболеваю.
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
– Да…
– Могу я хотя бы выпить кофе?
Я пожимаю плечами:
– Делай, что хочешь.
Бьёрн ничего не отвечает. Он просто сидит и смотрит на меня, затем опускает взгляд на стол, на пол. Потом встает, выключает плиту и кладет ключ на стол.
– Вот, возвращаю.
– И куда ты теперь?
– Искать какое-нибудь пристанище.
Я поднимаюсь и снова включаю плиту.
– Садись.
Бьёрн опускается на стул. Он берет мои руки в свои, прямо как в самый первый раз, и какое-то время мы так сидим. Я спрашиваю:
– А Линда? Как она отреагировала, когда ты решил уйти?
– Линда в своем стиле. Она быстро скатилась к своей обычной манере обращаться со мной, и последнюю неделю все было как раньше. В какой-то момент она снова начала угрожать мне разводом. Мол, кризис пережит, и теперь можно взяться за старое. Но нет. Хватит. С меня довольно.
– И почему же она хотела развестись на этот раз? – спрашиваю я, ощущая прежнее любопытство, которое, оказывается, никуда не делось. Ничего не исчезает – все лишь принимает новую форму.
– Потому что я забыл пополнить счет на транспондере машины. В четверг вечером я сел за руль и уехал. Я
