это было? – Наташа от волнения пропустила информацию о Каштановой.
– Не знаю точно, где-то в три или четыре часа… Наташа, я чуть с ума не сошла. Я позвонила Паше, мы встретились с ним в парке, дышали черемухой, но мне все равно было очень плохо, и я не могла ему ничего рассказать… Я вообще была словно в другом измерении. Это очень больно, Наташа… очень. Как я теперь понимаю твоего Петра, как же он страдал, когда ты уходила от него к Льдову…
– О! Нашла что вспомнить! Женя, прекрати плакать и послушай меня внимательно. Сейчас я скажу тебе такое, что ты окажешься уже в следующем измерении… Ты никак не могла видеть сегодня Бориса в «Охотном Ряду» и вообще в Москве.
– Будешь его защищать? Хочешь обеспечить ему алиби? Я же заметила, его до сих пор нет дома. Все уже приехали, а хозяина нет.
– Он дома. Он поехал утром на работу, но через час вернулся с сильнейшей головной болью, мы с Петром напоили его таблетками, дали снотворное, и он спит до сих пор… У него давление. Он немолодой уже человек, к тому же перенес травму…
Женя выбежала из комнаты, открыла дверь спальни и увидела мужа сидящим на постели, в халате. На его правой щеке розовела складка от подушки. Он на самом, что ли, деле так долго проспал? Или уже успел вернуться и выспаться?
– Женечка? Что за шум? Какие-то голоса… У нас что, гости?
– Как твоя голова?
– Да на месте. Вроде бы. А что?
– И давно ты здесь?
– Мне пришлось вернуться… Что-то плохо себя почувствовал, голова разболелась…
– Почему ты не позвонил мне и не сказал, что тебе плохо?
– Не хотел тебя беспокоить. Наташа сказала, что ты поехала за покупками. Я что, на звонки не отвечал?
– А кто же тогда был в «Охотном Ряду»?
– Не знаю. А кто был?
Женя вдруг подумала, что у нее еще будет время проверить записи с видеокамер рядом с домом и поговорить с охранниками, чтобы под каким-нибудь приличным и не унизительным для Бориса предлогом узнать, когда он вернулся домой. Вот Наташа, она точно не стала бы его покрывать. А вот Петр – мог. Он ради брата готов на все. С другой стороны, она же не видела лица этого мужчины из «Охотного Ряда». Только со спины. Неужели она все это себе напридумывала? И чуть не умерла от ревности?
– Борис, как ты себя сейчас чувствуешь?
– Да ничего. Переспал. В смысле, слишком долго спал, голова хоть и не болит, но какая-то тяжелая. Так что там, на террасе? Кто приехал?
И тут Женя испугалась. Несколько часов тому назад, после того, как она увидела мужа с любовницей, как позволила Журавлеву целовать себя в черемухах, когда почувствовала в себе невероятную уверенность в своей правоте и уже увидела сцену разоблачения преступника, она знала, как действовать, что говорить, у нее в голосе созрел блестящий план, который должен был привести к признанию вины убийцы. Но сейчас, когда она поняла, что обозналась, что видела в галерее не мужа, а другого мужчину, силы оставили ее, и все то действо, что она задумала, показалось ей сомнительным и дешевым спектаклем, причем явно обреченным на провал. А ее, режиссера и возмутителя порядка, сбившего с панталыку даже присягнувшего ей в верности Журавлева, закидают тухлыми яйцами, засмеют, и будут правы.
Что же это получается? Измена Бориса придавала ей силы, а теперь, когда он из предателя превратился в верного мужа, она (сама только что изменившая ему в черемуховом саду) вдруг поняла, что не готова сейчас встречаться со всеми приглашенными ею же участниками трагедии? Но разве она может позволить себе все отменить? Ведь все они пришли единственно для того, чтобы услышать имя убийцы. А что, если она ошибается? Ведь у нее нет ни одного доказательства! Ни одного. Только лишь ее интуиция. А Журавлев-то уже переступил грань, нарушил закон…
– Борис, я пригласила всех, кто имел хоть какое-то отношение к твоему подзащитному Юрию Агневскому, чтобы объявить имя убийцы.
– Что? Вот так взяла и пригласила?.. И собираешься объявить имя убийцы?.. Женечка, у тебя не температура, случайно, ты вообще понимаешь, что делаешь? Ты не слишком много на себя берешь? Да еще втягиваешь туда Реброва с Журавлевым…
А ведь он тоже по-настоящему испугался. Но не столько за нее, подумалось Жене, сколько за себя, за свою репутацию, за Павла и Валеру.
Борис уже окончательно проснулся. Пришел в себя. И после его грубой фразы о том, что она, возможно, берет на себя слишком много, он, похоже, не собирался извиняться или сожалеть о сказанном. Нет, до него словно только что начал доходить весь ужас того, что натворила его амбициозная, самоуверенная и глупая (так восприняла его тон Женя) жена, и он до последнего не хотел верить в то, что это не шутка.
– Ты не разыгрываешь меня? Скажи, что шутишь и что пригласила друзей просто так, пожарить шашлык… Я же чувствую, что пахнет дымом.
– Я не разыгрываю. Одевайся, пойдем уже. Пора садиться за стол.
И прежде, чем он успел задать ей новые вопросы, она вышла из спальни.
Наташа на кухне нарезала лимон и укладывала ломтики на блюдце.
– Сейчас посыплю сахаром, и готово! Ну что, убедилась, что твой муженек дома? А то вещи ей собирай… Не спеши! Все образуется. Так, кто кого убил и за что, Женечка?
Наташа обиделась, конечно, на подругу за то, что та до последнего так и не раскрыла ей свой дерзкий план.
Женя должна была объясниться:
– Поверь, я была не в себе, когда мы с Пашей все это планировали… И это удивительно, что он пошел мне навстречу. Но теперь уже отступать поздно. Наташа, прошу тебя, поддержи меня. Давай уже посадим всех за стол, и я начну…
– Ты так и не скажешь мне, кто убил Каштанову?
– Давай подождем, когда убийца сам все расскажет.
– Ненавижу тебя… – вот теперь она уже не злилась, а просто была заинтригована, как и все остальные. Словно оценила сдержанность Жени и простила ее.
На террасе появился Борис. В белом свитере и темных спортивных брюках. Свежий, отдохнувший, красивый и какой-то очень уж солидный.
Ребров вздохнул с облегчением, Журавлев, переполненный самых разных чувств, подошел к нему и пожал руку.
Женя заметила, как он нервничает, словно и сам уже ждет собственного разоблачения за черемуховые поцелуи с чужой женой.
– Прошу всех за стол! – весело позвала гостей Наташа. – Мойте руки, вы видели
