Приказываю: отворяй.
Рад и тогда не пошевелился.
– Приказывать мне один Посадник может, а жрец волен богам на меня пожаловаться.
И тогда-то беда постучалась так, что и отворять не потребовалось.
– Ломай, – кратко велел кто-то, и приказ тут же сотряс усмарев забор.
Со второго удара части забора не стало. Над обломками возвышался Посадник Мал. Приехал-таки на зов побратима, не поленился.
Мал был стар, но назвать его дряхлым не решился бы никто. Седоусый и статный, он не отнимал ладони от рукояти меча, и сразу стало ясно, что не раз и не два он пускал его в дело. Он не гнулся под натиском вьюги, как держащийся маленько правее Боров, не боялся холода и вел себя так, словно осматривал владения, по забытью оставленные без присмотра.
– Что же, раз один Посадник тебе указ, то слушай. Ты приютил под своей крышей преступника. По незнанию али по злому умыслу, того не ведаю. Однако судить тебя станут по правде. Тот же, кто у тебя живет, суда не достоин. Пусть он…
– Они! – влез Боров, и Мал поправился.
– Пусть они выйдут к нам и примут справедливое наказание. Это говорю тебе я, Посадник Срединных и оградитель Северных земель, Мал Военежич.
Рад съежился. Да и редко кто не оробел бы пред Малом. Не оробела Желана. Она сказала:
– Преломляя хлеб с гостем, хозяин берется оберегать его от всякого зла. Откуда мы знаем, что ты – не зло? В чем повинны те, кого ты обвиняешь, Мал?
Дерзкие то были речи, хоть и справедливые. Но Желана не страшилась наказания. Глаза ее сияли диким огнем, и мужи из дружины, явившейся с Малом, могли бы поклясться, что сияние то всего больше походило на звериное. Сыновья жреца были здесь же. Когда нищенка подалась вперед, они заслонили отца – такой жуткой представилась им оборванка. Мал поднял руку, воспрещая дружине двигаться с места, и спокойно молвил:
– Достало бы и одного моего слова, но все ж я отвечу. Северянин, которого приютили в этом дворе, свершил страшнейшее зло – он повинен в смерти той, кого называл сестрою.
Нет страшнее греха пред Светом и Тенью, чем истребить родную кровь! А тот, кто станет защищать подобного зверя, сам в грехе измарается. Рад не пошевелился.
– А ведьма повинна в колдовстве! – вставил Боров. – И в подлоге документа! Она выдавала грамотку за Посадникову!
Купец грозно потряс измятым свертком, в коем кожевник узнал тот, что на суде спас Йагу.
– Помнится, ты сам сказал, что грамотка настоящая. Не ты ли, Боров, узнал руку побратима?
Боров запунцовел, а вместо него вперед вышел жрец, отпихнув сыновей.
– Боров узнал руку Посадника, и это правда была она. Но грамота не принадлежала той ведьме, что подала ее. Разрешение было украдено. А я, поверив в обман, допустил проклятую тварь до своей дочери, и ведьма сгубила Светлу! Однажды я оправ дал нечистую, но нынче… Нынче пришел час, когда она заплатит за свои злодеяния.
Рад поднял очи к небу. Метель бушевала, и солнца сквозь густые тучи было не разглядеть. Однако и без солнца ясно, что совсем немного времени минуло с тех пор, как Йага и Рьян покинули город. Если погоня отправится сейчас, а Боров выведет свору охотничьих собак, их нагонят почти сразу. Усмарь пригладил усы и покачал головой.
– Страшные враки вы здесь рассказываете. Будь они правдой, преступникам и впрямь пришлось бы несладко. Однако никто не назовет Рада плохим хозяином, и тех, кто преломил со мной хлеб, я добровольно не выдам.
Он упер руки в бедра, полы распахнутого кафтана развевались на ветру, а Мороз бил прямо в грудь, укрытую одной лишь рубахой. Но уж чего-чего, а простуды Рад не боялся.
– Ну что же, – Мал равнодушно кивнул, – тогда сначала скрутим тебя.
В дружине Посадника обыкновенно ходило две дюжины человек. Однако он выехал тут же, узнав от побратима, что в Черноборе живет северянин и что этот самый северянин подал Борову грамотку… Ту грамотку, которую Мал написал для дочери, ту, что должна была оберегать его кровиночку, ту, что оправдывала единственную из ненавистных ведьм, кого Мал любил… Это не мог быть никто иной. Только Рьян. С Посадником вместе, конечно, не успели собраться все. Из дружины за Малом выехало всего восемь мужей. Но этих восьми с лихвой хватит, чтобы не только подчинить усмаря, но и сравнять с землей его дом. И Рад понимал это не хуже противников.
– Ну добре.
Первого он встретил лоб в лоб, не уступив и пяди земли. Силен был Рад, ох как силен! Не зря даже Рьян не рисковал с ним ссориться. Но и дружина не зря ела за столом у Мала. Миг-другой – и обагрился снег первыми каплями крови. Рад вытер рукавом нарядного кафтана разбитый нос. Ну и пусть пятно останется, все одно не красоваться боле кожевнику в нем на ярмарках!
Воины Посадника одобрительно захохотали.
– В дружину бы шел, а не в кожемяках сидел, силач! – хмыкнул старший из них.
На другой раз его взялись пересилить почти шутя: двое подошли с боков, чтобы заломить руки. Рад позволил им взяться за локти, а затем поднатужился и крутанулся, разметав обоих.
– По добру уходите, – предложил он. – В дом все одно не пущу.
Мал склонил голову набок.
– Что же, ты своему Посаднику перечишь?
– Я своих людей защищаю. Ты, Мал, тоже дружину в обиду не даешь, так?
– Дружина моя в преступлениях не повинна.
– Как же? Разве не ты с дружиной хозяина в его доме неволите?
– Я здесь хозяин! – гаркнул Мал. – И в твоем доме, и в городе, и во всех Срединных землях! Этой твари и всем ее защитникам – смерть! Обнажить мечи!
Нехотя послушались мужи… Добродушному усмарю греться бы у печи, трудиться над любимым делом. Не след ему лежать, зарубленному, в снегу. Но приказ есть приказ.
Они выступили вперед, и тут случилось то, чего никто не ждал. Нищенка стояла тихонечко у крыль ца. Не присматривайся – и сошла бы за груду лохмотьев, а не за человека. Ее Мал и вовсе в расчет не брал: не ворог. И вот, стоило верной дружине отойти от командира, Желана ровно с цепи сорвалась! С разбегу прыгнула на Посадника, обернула его на спину, никто и моргнуть не успел! Чем уж она намеревалась изничтожить Мала, ногтями, прихваченным с кухни ножом или одной только звериной яростью, ведала лишь Желана. И подавно не чаяла она выйти живой из этой схватки.
Мал не зря звался Военежичем. Руки его были быстры, несмотря на прожитые годы, а сила
