то не глазами, а ведьмовским чутьем.
Всю выдержку собрала Желана, чтобы заговорить с дочерью. С той, что восстала из мертвых, выжила в диком колдовском лесу, с той, кого должна была оберегать непутевая мать, а вместо того обрекла на вечное одиночество. Она словно бы ждала пощечи ны, а то и чего похлеще. Словно желала расправы. Но прежде собиралась сказать то, чего ради примчалась к дому усмаря.
– Боров упросил жреца взять ведьму. Людей собирают. В Чернобор едет Посадник.
Рад шарахнул тяжелым кулаком по воротам так, что со столбиков посыпался наметенный снег; на острых скулах Рьяна выступила медвежья шерсть; Йага побледнела. Первым очухался усмарь.
– В дом. Живо! Все!
Вроде недавно жила Йага в городе, а имущества накопила больше, чем за все минувшие лета в чаще. Но Рад, будто сам не реже, чем раз в год, бежал, сноровисто накидал в суму теплых вещей и огниво. Грубо содрал с ведьмы приметную вышитую телогрею и почти силой втолкнул в свой тулуп, сверху нахлобучил мужицкую шапку, а волосы под одежей спрятал. Рьяна собирать не пришлось: он и вещей толком не нажил, и понял, что удумал друг, первее.
– По метели следов не увидят… У ворот точно ждать станут, так что идите мимо коровника. Там мальчишки лаз в стене проделали, вы через него…
Йага ни за что не запомнила бы, зато северянин деловито кивал. Наконец Рад замолчал. Сказать нечего, а время терять не след. Неужто все?
Вот уж чего не ждали от огромного кожевника, так это слез. Капли впитались в пышные усы, но Рад как мог ободряюще улыбнулся. Он метнулся к себе в комнатушку и сунул что-то Йаге в руку, затем крепко обнял.
– Береги себя и… его, – попросил он.
В ладони у ведьмы осталось кожаное очелье: наконец-то мастер остался доволен хитрым сплетением узелков. Как раз вовремя закончил работу. Рад взял Рьяна за плечи и долго, пытливо глядел в глаза, но так ничего и не сказал. Только кивнул, словно не прощаясь, и подпихнул к двери.
У выхода замерла забытая всеми в суете Желана. Только теперь стало ясно, как исхудала женщина, как измучилась виною за семнадцать лет. Она наблюдала за повзрослевшей дочерью, а по щекам ее катились не прожитые с нею вместе годы.
Решившись, Желана осторожно, пальцами, поймала край рукава ведьмы и прошептала:
– Не прощай меня. Я и сама себя не простила. Но, если сможешь, не забывай.
Дочь леса и человека посмотрела в глаза матери, а та впервые не отпрянула от колдовского звериного огня. Впервые дочь леса и человека поняла, что принадлежала людскому миру так же, как принадлежит лесу. И не было в ней ни горечи, ни обиды, ни злости.
– Не забуду, – пообещала она.
* * *
Они бежали, не тратя силы на слова, и только тяжелое сбивчивое дыхание давало колдовке понять, что она покамест не отправилась в Тень от страха. Рьян шел позади, подгоняя и закрывая ей спину одновременно. А метель оберегала, прятала за белой завесой, заметала следы. Знатно набрали они в обувку снега, но зато и добрались быстро. Коровник уже темнел впереди, раздосадованные холодом буренки тоскливо плакались на судьбу. И никто, если ему не довелось провести детство в Черноборе, не нашел бы проделанный дурными мальчишками лаз в городской стене.
– Я попробую унюхать, – нерешительно предложил Рьян.
Но каким бы острым ни был нюх проклятого, в эдакую пургу он мог рассказать лишь о запахе печного дыма.
– Не нужно.
Не проведя детство в Черноборе, нипочем не узнаешь всех его тайных троп. К счастью, имелся у них знакомец, который мог помочь. Йага натянула мужицкую шапку пониже, чтобы остаться неузнанной случайными прохожими, ежели таковым взбредет в голову прогуляться в бурю, и свернула в сторону.
Дом маленького лоточника Иваньки славно преобразился с возвращением отца. Подлатали забор, прежде большей частью состоящий из дыр, поправили прохудившуюся крышу. Из трубы тянулся дымок, а печевом пахло на весь двор не только для проклятого, но и для ведьмы. Открыли не сразу: добрые люди в эдакую непогодь по избам сидят, а злых привечать не след. Но все ж отворили. На пороге стоял мужик, которого Йага запомнила исхудавшим и с потухшим взором. Нынче же он и живот наел, и глядел иначе.
– Кто таковы? – строго спросил он.
Но счастливый крик прервал допрос:
– Йага-а-а-а!
Иванька крутился у ног отца, когда тот пошел отпирать засов, он же первым и узнал ведьму, хоть та в одеже Рада всего меньше походила на себя. Попытался втянуть внутрь, но Йага попятилась и присела на корточки.
– Поможешь мне?
Иванька заметно выпятил грудь и победоносно покосился на северянина.
– А то!
– Возле коровника есть лаз в стене. Ты рядом живешь. Знаешь?
– Как не знать!
Тощий, юркий, быстрый, он не спрашивал лишнего и не отвечал на расспросы матери с отцом. Пообещал:
– Скоро вернусь.
Накинул отцовский кожух и был таков. Кто лучше знает все тайные ходы в городе, чем босоногие мальчишки? А уж те, что не один год промышляли мелким воровством, и подавно! Иванька уразумел, что случилась беда, быстрее, чем сообразили Рьян с Йагой. Он провел их сараями, спрятал в заснеженном кустарнике и наконец указал на схрон сухих веток у самой стены. Спросил только одно:
– Ты вернешься?
Дочь леса коснулась его щеки, наклонилась и поцеловала.
– Не знаю.
Глава 22
Пришла беда – отворяй ворота
Они явились быстрее, чем Рад ожидал, и заколотили в ворота так, словно сами были хозяевами. Усмарь сидел за столом в кухне и глядел, как Желана за обе щеки уплетает горячую кашу. Не выгонять же нищенку в метель!
Когда грохот стал нестерпимым, Рад со вздохом поднялся и накинул праздничный кафтан. Холодновато будет снаружи, ну да он удаляться от дома и не собирался. Вышел за порог, а Желана за ним. Он не гнал ее. Спустился с крыльца, широко расставил ноги, скрестил руки на груди и громко басовито спросил:
– Кого нелегкая в эдакую непогодь носит?!
– Отворяй! – гаркнули с улицы.
– Не привык я, чтобы мне указывали. И не припомню, чтобы звал гостей. Кто таковы?
– Отворяй, Рад! Это Боров! При мне жрец! Дело есть!
– С такими, как ты, я дел не веду, – сплюнул усмарь. – А к жрецу завтра поутру сам схожу. Нынче одна нечистая сила может в избу ломиться.
Старческий слабый голос жреца внезапно пересилил и ругань Борова, и свист метели.
– Отворяй. Мы здесь не шутки шутим.
