какой-нибудь моей роли? Или я что-то ляпнула, давая интервью? Почему именно я? Вы же читали его дневник. Наверняка он написал, что стало причиной.
— Он ни разу не коснулся этой темы. Слушайте, вы делаете ему слишком много чести. Он просто очередной заурядный мудак, зацикленный на вас. Мотивы таких типов понять невозможно. Это и делает их психами.
В домик вломились Виньон и Шпандау.
— Какого хрена вы тут делаете? — обрушился на Анну Шпандау.
— Хотела с ним поговорить.
— Вот поэтому и не стоило притаскивать его сюда, — заявил Виньон. — Чем меньше вас связывает со всей этой историей, тем лучше.
— По-моему, я уже связана с ней крепче некуда, разве нет? — возразила Анна. — Ведь именно за мной он охотится. — Она обернулась к Спецу и сказала: — Благодарю вас.
— Заглядывайте еще как-нибудь.
Актриса вышла в сопровождении Виньона.
— Что у вас тут происходило? — спросил Шпандау.
Спец налил себе еще вина.
— Ничего. Немножко посплетничали, ну как это бывает между нами девочками.
Шпандау сгреб его за ворот рубашки, рывком поднял со стула и швырнул об стену.
— Я тебе задал прямой вопрос и хочу услышать прямой ответ.
— Если быстро не уберете от меня свои грабли, то вместо ответа заработаете десятисантиметровую заточку прямо в брюхо.
Шпандау заметил нож и отпрянул.
— Она пришла всего лишь навестить меня. Я на нее капкан не ставил.
— Чего она хотела?
— Поговорить.
— О чем?
— А вы как думаете? О том же, что не дает покоя и вам: почему какой-то чокнутый засранец, которого она никогда в глаза не видела, хочет ее убить.
— И что вы ей сказали?
— Не так и много.
— Вот и дальше держитесь той же линии. Чем меньше ей известно, тем лучше.
— Если только вы его не упустите.
— От нас не уйдет.
— Как я уже говорил, он безумец, но не болван. Когда-то я допустил ту же ошибку, что и вы, и в результате он чуть не выпотрошил меня, как рыбу. Он мыслит совсем не так, как вы. Вам нипочем не просчитать его шаги. Мне повезло чуть больше, я хотя бы читал его дневник, но это тоже мало значит — с тех пор он мог сто раз передумать.
— Может, он уже сдался и отказался от своей навязчивой идеи.
— Такие не сдаются, — покачал головой Спец. — Пожалуй, только в этом и можно быть уверенным. Вы не хотите сказать ей, почему его выбор пал на нее?
— Все равно этим делу не поможешь.
— Если женщина хочет узнать, за что ее хотят убить, у кого повернется язык ее винить?
Вооружившись ножичком, Спец снова принялся чистить апельсин.
— Так значит, это правда? Ее папаша перерезал себе глотку, в точности как и его родитель?
— Не ваше дело.
— И все же чудно, правда? У обоих отцы покончили с собой, перерезав себе глотку, оба трупа были найдены детьми, причем примерно в одном и том же возрасте. Я к тому, что можно примерно представить себе, до чего при этом могла дойти его больная фантазия. Меня аж в дрожь бросает, стоит только об этом задуматься.
ГЛАВА 14
Спец и Анна увлеченно беседовали, обосновавшись во внутреннем дворике. Они проговорили никак не менее двух часов, начистоту, ничего друг от друга не утаивая, Анна даже раза два расплакалась. В какой-то момент она вдруг встала, скрылась в доме и вернулась с маленькой шкатулкой. Протянула ее собеседнику. «Гребаный подарок, — подумал Виньон. — До чего омерзительно. Уж эти голливудские персонажи с их скудным набором эмоций, где уж им понять, какова она, настоящая жизнь».
— Похоже, они неплохо поладили, как тебе кажется? — обратился Виньон к Шпандау.
— Это ты к чему?
— Елена оскорблена до глубины души.
— Не хочет стряпать для негра?
— Не хочет стряпать для сутенера. У нас во Франции таких типов тоже предостаточно.
— А как насчет тебя?
— Не люблю сутенеров. Что до всего остального, я пока не составил определенного мнения на его счет.
— Можешь утешить Елену, пересказав ей отрывок их разговора, который мне удалось разобрать. Они обсуждали «Богему» в постановке База Лурмана. Не очень-то похоже, чтобы он подбивал ее ступить на тернистую дорогу, ведущую прямиком к проституции. Он — личность неординарная, и, естественно, она заинтригована.
— Да пусть он исполнит главную партию в балете «Весна священная» не хуже Нижинского, все равно он был и остается сутенером. И нам всем не мешало бы почаще себе об этом напоминать.
Виньон скрылся в доме, а Анна подошла к Шпандау.
— Удивительный парень, — сказала Анна. — Совсем не тот, за кого вы его принимаете.
— Одно я знаю наверняка: до Махатмы Ганди ему далеко, — усмехнулся Шпандау. — Не теряйте бдительности. Откровенничать с подобными типами — не самая удачная мысль.
— Вы ревнуете, что ли? В нем скрыта своеобразная харизма. Прекрасно понимаю, почему так много женщин повелось на его чары.
— Я не шучу. Да, он обаятелен и умен, но при этом — мошенник, который зарабатывает на жизнь тем, что посылает женщин на панель. Так что он вовсе не такой уж душка, Анна, несмотря на оперу и хорошо подвешенный язык. Ему нельзя доверять.
— Не забывайте, что я работаю в Голливуде. Среди моих знакомых не он один торгует женским телом.
— Все так, но вряд ли кто-то еще из ваших знакомых всю душу из вас вышибет, если вы не успеете за ночь раздвинуть ноги минимум перед пятерыми клиентами. Вчера вечером он угрожал мне ножом, и научился он этому явно не в «Ла Скала». Ему и раньше доводилось пускать нож в дело.
Анна ловко изобразила гнусавый техасский говорок:
— Папаша мне про то же самое зудел, когда застукал меня за разговором с черномазыми, которые к нам летом нанимались персики собирать. Мне и тогда это было против шерсти, и сейчас. Такие дела, господин Шпандау, можете поцеловать мой благоухающий магнолиями зад.
Она трогательно улыбнулась, похлопала ресницами, показала ему средний палец и исчезла в доме. Шпандау покосился на Спеца, тот так и покатывался со смеху.
— Вы еще хлебнете с этой дамочкой лиха.
— Какую бы ты там игру ни затеял, лучше сразу сдавайся, — предупредил Спеца Шпандау.
— У меня есть целая теория, объясняющая, почему все вы, белые, свято верите, что мы, черные, жутко охочи до ваших баб. Помимо легенды, что у нас члены больше (хотя это чистая правда), мы, в отличие от вас, не тратим кучу времени на болтовню о том, что собираемся сделать, а просто берем и делаем. Не думайте, я с вашей дамой сердца не
