в это время раздались крики:
– Солдаты!.. Наемники!..
Обоз остановился.
Рабы поспешно расхватывали с повозок щиты и дротики.
– Похоже, среди рабов Серапиона нашелся-таки доносчик, сообщивший о нас властям Гераклеи, – приподнявшись на носилках, сказал Мемнон.
– Ну, теперь-то нас не так легко взять! – воскликнул Сальвий, и лицо его исказилось яростью. – К оружию, товарищи!
Вскоре выяснилось, что путь рабам перед мостом через Галик преградила целая эномотия ощетинившихся копьями греческих наемников. Они стояли там, построившись тесной фалангой, как спартанцы у Фермопил.
Как отмечалось выше, большинство рабов, сопровождавших обоз, были латинянами. До продажи в рабство они служили во вспомогательных когортах римской армии, знали воинскую тактику и неплохо владели оружием. Перед тем как построиться в боевой порядок, они с разбега стали забрасывать наемников дротиками.
Поначалу фалангиты, выстроенные перед мостом в три шеренги, не давали расшатать свой строй. Огородившись щитами и выставив копья, солдаты решительно двинулись вперед, тесня сгрудившихся перед ними рабов, но те пользовались численным превосходством, к тому же имели в своем распоряжении большое количество дротиков. Это оружие решило исход боя.
Под градом дротиков строй наемников быстро рассыпался. Началось бегство. Около двух десятков убитых и раненых остались на дороге. Солдаты разбегались, бросая на ходу щиты и копья.
Шум схватки донесся до находившейся поблизости рабской деревни. Там жили рабы, принадлежавшие Публию Клодию. Слух о том, что восстали рабы из имения Серапиона, быстро облетел деревню. Не менее восьмидесяти человек примчались к месту уже закончившейся схватки, заклиная дать им оружие.
Сальвий больше не колебался, хотя считал выступление преждевременным. Жестокий разгром наемников из Гераклеи теперь не оставлял заговорщикам иного выбора, кроме немедленного восстания.
Рабы Клодия, заполучив в руки мечи и копья, с криками устремились к господской усадьбе.
Мемнон, оставленный всеми на носилках посреди дороги (те, кто нес его, тоже приняли участие в схватке у моста), превозмогая боль, поднялся на ноги.
Добравшись до одной из повозок, он вытащил из груды оружия копье с древком потолще и, опираясь на него, заковылял к толпе, окружившей Сальвия, чтобы напомнить латинянину о своей просьбе.
Но было уже поздно. Хотя Сальвий предупредил нескольких рабов Клодия, чтобы те доставили ему живым своего господина, они не успели помешать расправе над римлянином. Случилось так, что Клодий, покинутый своими телохранителями, предпринял отчаянную попытку верхом на коне проскочить сквозь толпу, разбившую ворота усадьбы. Но десятки рук стащили его с лошади и швырнули на землю. Рабы сначала немилосердно избивали его, потом закололи копьями. Отрубленную голову своего господина, насаженную на копье, убийцы выставили для всеобщего обозрения у ворот виллы.
Рабы из поместий Серапиона и Клодия десятками сходились в лагерь, разбитый по приказу Сальвия на левом берегу Галика.
Численность восставших в этот день увеличилась до трехсот восьмидесяти человек. Все они получили оружие и доспехи. Сальвий и Терамен наводили порядок в отряде. Сначала они приказали всем разделиться на группы по одиннадцать человек и самим выбрать себе десятников. Потом, объединяя по шесть десятков в одну эномотию, они разбили весь отряд на шесть эномотий, назначив над ними начальников из самых сильных и храбрых участников заговора. Сальвий по-латински называл эти отряды центуриями, но восставшие в большинстве своем теперь состояли из греков и сирийцев, привыкших к строю греческой или македонской фаланг, поэтому он посчитал разумным не насаждать в своем войске названия и порядки, принятые в римской армии и в войсках италийских союзников римлян.
То обстоятельство, что восстание возглавил гаруспик Сальвий, никого не удивляло. Хотя он был уже в годах и не обладал силой, необходимой воину, его без колебаний признали верховным предводителем. Имя его среди рабов во многих имениях под Гераклеей было хорошо известно.
Между тем схватка повстанцев с наемниками у Гераклейского моста раздута была слухами до размеров большого сражения. Среди жителей Гераклеи под влиянием этих слухов началась паника.
Проагор поднял на ноги весь гарнизон, приказав расставить стражу у въездных ворот и взять под усиленную охрану находившиеся в городе группы гладиаторов. Спешно собравшийся городской совет постановил немедленно послать конного гонца в Энну, чтобы сообщить претору о начале нового мятежа.
* * *
Гонец из Гераклеи, сменив лошадей на трех заезжих дворах, нагнал преторскую когорту, которая уже подходила к Энне.
Сообщение о новом восстании рабов поразило Нерву как гром среди ясного неба.
– Им мало одного урока! – разъярился он. – Ну, что ж! Я им преподам еще один. Я утоплю в крови все это скопище мерзавцев!
По прибытии в Энну Нерва призвал к себе проагора и велел ему поднять по тревоге всех солдат гарнизона. Их оказалось около трехсот пятидесяти: сто семьдесят наемников из Ахайи и еще сто восемьдесят хорошо вооруженных эннейских граждан, призванных охранять порядок в городе в связи со слухами о рабских заговорах, грозивших повсеместными восстаниями.
В Энне хорошо помнили события тридцатилетней давности, когда взбунтовавшиеся рабы, предводимые сирийцем Эвноем, учинили в городе беспощадную резню. Поэтому новые эннейские власти сразу после того, как консул Рупилий взял Энну и подавил восстание, издали указ, согласно которому все свободные граждане в случае угрозы рабского восстания обязывались по тревоге вооружаться и вступать в ряды ополчения.
Нерва приказал трибуну Марку Тицинию произвести экстренный набор солдат среди эннейцев и в соседнем Ассоре, а сам, присоединив к своей когорте всех наемников-ахейцев, спешно отправился в обратный путь.
В течение двух дней, проходя мимо римских и латинских колоний, претор призвал к присяге еще двести восемьдесят человек из римских и латинских граждан, так что под его началом было уже шестьсот пятьдесят воинов, и все они были хорошо вооружены.
Не доходя до Коркорианы, претор свернул с большой дороги и повел свой отряд по плохой горной дороге, которая вела к Коммициане, а оттуда к Цене. В этих двух римских колониях он намеревался пополнить свой отряд и после этого идти прямо к Каприонской горе с засевшими на ней мятежниками. Нерве уже сообщили не только об их местонахождении, но и о предводителе рабской шайки по имени Сальвий.
Между тем «предводитель рабской шайки», не теряя времени, на следующий же день после начала восстания переправил все оружие, спрятанное пиратами в тайниках у Скал Лестригонов на Каприонскую гору и, не слушая ничьих советов, распорядился свозить туда же съестные припасы из ближайших поместий. Латинянин твердил, что не даст себя вовлечь в открытый бой, пока не будет уверен в победе.
Хотя за три дня численность повстанцев возросла до пятисот пятидесяти человек и все они хорошо вооружились, Сальвий не удовлетворен был их выучкой и дисциплиной, а также тем, что он называл необходимой спайкой между солдатами, так как в отряд влились малознакомые, а то и вовсе незнакомые друг другу люди.
– Подождем, когда все мы станем одной дружной семьей и будем, как говорится, один за всех и все за одного, – говорил Сальвий, удерживая самых неистовых из своих ближайших сподвижников, которые подбивали его идти навстречу претору, освобождая по пути рабов из эргастулов.
– Не пройдет и двух дней, как мы соберем две тысячи человек, вооружим их оставшимся у нас оружием и сметем претора вместе с его когортой, как сухую листву, – заклинал Сальвия Терамен.
Но латинянин не дал увлечь себя этим соблазнительным планом. Когда до него стали доходить слухи о приближении римского претора, он приказал Терамену, чтобы тот собрал всех имеющихся всадников (их было около полусотни) и отправился на разведку.
– Постарайся своими глазами убедиться, какими силами располагает идущий против нас римский претор, – напутствовал он этолийца.
Терамен и его разведчики обнаружили противника немного дальше Цены. Он хорошо знал местность и догадался, что претор, немного отклонившись от прямого пути к Гераклее, двигался в эту колонию, основанную лет десять назад гражданами из Лация, с целью произвести в ней набор воинов.
Всадники Терамена скрытно приблизились к холму близ дороги, по которой двигалось преторское войско. Сам этолиец, взобравшись
