него. Шаг до могущества, которым она прежде не обладала. Шаг, который позволит ей не просто защититься, а пустить ответное заклинание. Поток сиял и манил. Поток ощущался как тепло.
Ынбёль потянулась к нему силой, но что-то дёрнуло её обратно. «Не готова», — услышала она в голове. Стало обидно, но пытаться снова было бесполезно — поток сместился и дотянуться до него было теперь труднее.
Поэтому Ынбёль сосредоточилась на первоначальном плане. Она пустила энергию по воображаемой окружности, загнала к самым плинтусам и прокатила по стенам. Кто бы и что не пытался наколдовать — оно не пройдёт внутрь, пока Ынбёль не позволит.
— Тупицы вы мелкие, а не ведьмы, — нарочито брезгливо фыркнула она и завалилась на спину.
Утром её разбудил стеклянный грохот. Она открыла глаза и резко села.
Эр-Джей копался в многомиллионной посуде, зажав в одной руке какую-то склянку, и разговаривал с Тираном:
— Как думаешь, бермудский треугольник существует? Мне кажется, что он в нашей ванной. Там постоянно теряются резиновые уточки. Или может кто-то из коридоров ворует? Не-ет. Это что-то другое. Треугольное. Хочешь сыр?
Ынбёль дотянулась до половицы, подобрала шарик пинг-понга и попала им по макушке. Эр-Джей драматично вскрикнул, скривился:
— Спасибо, что хоть не кружкой.
— Чего так громко шаришься?
— Я, кажется, забыл в той квартире набор юного химика, — пожаловался он, вновь погружаясь в стеклянные завалы. — Там были классные пробирки.
— Попроси Криса поговорить с Бао Мином. Может, он пришлёт почтой, — очень ядовито.
Эр-Джей вздрогнул и обернулся. Его взгляд стал очень несчастным.
— Мы не называем их имён после того, как всё кончено.
— И что? Помогает крепче спать по ночам?
— Помогает не сойти с ума.
Взъерошенная, тощая, мрачная Ынбёль, сидящая в белом одеяле, криво улыбнулась:
— Ну тогда не повезло вам. Я не дам забыть Эллиота Моррисона. И Бао Мина тоже. У него мама в инвалидном кресле, ты знал? А Киан Эшби? Его тоже искали.
— А Клару никто не ищет, — сказал — как раскололся. — Ей было пятнадцать. Она из приюта убежала, чтобы в кино пойти. А Джеб схватил её за шею и приложил головой об стену. У неё череп хрустнул и глаза закатились. А потом мы её убили.
Ынбёль хотелось спросить, но она была слишком зла, чтобы поддаваться внезапно охватившей эмпатии.
— Джеб переживал, что я от нервов всё испорчу, и в итоге сам чуть всё не испортил. Он её почти убил в том переулке, она чудом до ночи дотянула. С тех пор меня не пускают на охоту. Говорят, я напортачу. Я даже не уверен, что это плохо — портить убийства. Поэтому меня и не берут.
Ынбёль поняла: Клара для Эр-Джея была как Киан для неё самой. Первая жертва. Самая страшная и самая сладкая. Та, которую ни за что не забудешь, потому что решение, принятое в ту ночь, было слишком важным. Эр-Джей выбрал себя, а не Клару. Ынбёль выбрала себя, а не Киана.
— Они у всех есть. Первые. У Эша был Лиам — он мне про него рассказывал. На гитаре хорошо играл. У Перси с Лекси был Шон.
— Да пофигу, — фыркнула Ынбёль и снова легла.
Эр-Джей, кажется, какое-то время смотрел на неё, не зная, что сказать. Затем ещё пошатался по комнате. Подошёл к барьеру, но пройти через него не смог. Ынбёль и не знала, поставила ли барьер против всех ведьм или дело было в том, что колдовал ночью Эр-Джей.
— Ты знала, что мы можем летать? — заговорщицки спросил Эр-Джей. Ынбёль сначала показалось, что он был прямо возле неё, но это было лишь ощущение. После долгого молчания любой голос кажется громким. Впрочем, желания отмахнуться это не ослабило. — Это очень сложно и нужно много сил, но это возможно. Правда, я этого не знал, когда переехал. Перси решил надо мной подшутить. Вручил метлу и отправил на крышу. Я разбежался и прыгнул.
Эр-Джей на секунду замолчал. Воспоминание ощущалось как что-то очень тяжёлое, но важное.
— Была лишь доля секунды, прежде чем я понял, что никуда не лечу. Я завис лишь на короткое мгновение. Но я так верил, что правда полечу, что… Ты не представляешь, насколько счастливым было это мгновение. Я никогда такого не испытывал. Но потом я упал и сломал обе ноги. Больно было пипец. Пришлось помучиться пару дней прежде, чем Джеб нашёл нужный рецепт для заживляющей мази. Я даже спать не мог — так было больно. Лекси кормила меня супом со звёздочками. Эш помогал с домашкой. А Крис так сильно ударил Перси, что он мучился от боли вместе со мной. Крис запретил его лечить. Лекси правда потом ослушалась, но это было после того, как вылечили мои ноги.
Ынбёль не отвечала.
— Магия прекрасна. И ужасна. Сложна и опасна. Магия причиняет много боли. Но в те моменты, когда она приносит счастье, ты забываешь обо всём. Пока у тебя есть магия, ты не будешь одна.
Ынбёль не шелохнулась. Она уловила суть рассказа, но даже сломанные ноги казались ей малой потерей на фоне предстоящего убийства. Кости можно срастить. Сердце Ынбёль обратно не заживёт. Как и Эллиот обратно не вернётся.
Ковен искренне пытался понять её потерю. Не их вина, что никто из них прежде не ощущал того, на что они обрекали Ынбёль. Ведьмы переродились одинокими, всеми забытыми. Только вот Ынбёль нашла того, кому была бы нужна за пределами ковена. Ведьмы были нужны лишь друг другу.
— Однажды я полечу, Ынбёль, — уверенно сказал Эр-Джей. — Жаль, что твоему парню придётся умереть, но этого не исправить. Нам суждено летать.
И он ушёл, оставив Ынбёль с самым мерзким чувством на душе.
Ещё два дня её никто не трогал.
Она слабела от голода, а вместе с ней слабел и барьер.
В ушах звенело, и, кажется, Ынбёль уже не столько спала, сколько теряла сознание.
Лекси не являлась поразительно долго, но её присутствие ощутилось сразу. Что-то солнечно-лунное пробралось в комнату. Ынбёль думала, что её отправят первой: их дружба, как и личное тёплое чувство к Лекси, было слишком очевидным козырем в руках ковена. Но то ли в ведьмах проснулась совесть, то ли так и не проснулось должное сочувствие, потому что Лекси пришла сама.
Она неуверенно потопталась у барьера, а затем протянула к нему руку. Тот предательски прогнулся под пальцами, хоть и не лопнул. Лекси глубоко вдохнула и шагнула внутрь, так и не сломав барьер. Ведьмины атрибуты привычно защебетали.
— Ты бы хоть поела, — вздохнула Лекси, удобно устраиваясь в шалаше. — Пять, десять, двадцать…
