мне в глаза.
«Я — хорош? Я всё предусмотрел?»
— Ты…
У меня перехватывает горло. Обнять, обнять крепко, насколько хватит сил, прижаться к твёрдой надёжной груди, замереть, изо всех сил желая растянуть мгновенье… О, да. Ты не просто хорош, муж мой. Ты — лучший.
***
На цыпочках, чтобы не разбудить уснувшего наконец моего некроманта, подбираюсь к знакомому с давнего детства подоконнику, отдёргиваю ночную штору вместе с тюлевой занавеской и вглядываюсь в картину за окном. Хоть и настроилась ничему не удивляться, но сердце замирает в предвкушении чуда. И не зря.
Там, за окном, уже не то, что виделось вчера, и в прошлом году, и в позапрошлом, и лет тридцать назад. Пропала соседняя четырёхэтажка, смотрящая фронтоном во фронтон родительского дома. Исчезли неровные полосы стихийно разбитых крошечных огородов, на которых соседи до сих пор изощряются, кто во что горазд; запущенные розовые кусты чередуются у них с помидорами и капустой, кустами хрена, тыквенными и огуречными плетьми. Впрочем, бахча-овощи — это летняя разновидность оконного натюрморта; вчера же здесь, поскольку осень, можно было любоваться зачищенными грядками с жухлой листвой. Впрочем, розы упорно держались в цвету, в ожидании снега, ведь осень в моём городке затянулась. Это в Тардисбурге метёт, а тут — хоть и поздний ноябрь, но первыми заморозками даже не пахнет. Из-под штакетника проглядывает свежая поросль молодого чистотела, живучего, неубиваемого. Он и под грядущий снег уйдёт, зелёный, и весной очнётся раньше всех.
…Впрочем, все эти пасторальные прелести пропали вместе с угасшим вчерашним днём. Сейчас за окном иной пейзаж, и не сказать, чтобы незнакомый. Что интересно, куда-то подевалась этажность. Моя настоящая квартира находится на третьем этаже, спальня в Тардисбурге — на втором, нынче же земля за окном оказывается совсем близко: при желании можно вылезти и спрыгнуть прямо в густую траву. Каких-то метра полтора высоты, не о чем говорить! Дорожка, вымощенная морской галькой, ведёт от крыльца к калитке, за которой желтеет песок, а ещё дальше синеет огромное пространство, в нижней части которого вскипают барашки волн, в верхней — облака. Море. Совсем рядом, рукой подать.
И более чем уверена: стоит выйти за калитку, оглядеться — по левую руку зависнет на горизонте дуга огромного Колеса обозрения. Потому что это Лазаревское. Тот самый кусочек берега, где стоял снятый Магой домик, ставший нашим… шалашом для рая? Пожалуй, да.
Мои внутренние часы подсказывают, что сейчас раннее утро. Похоже, так и есть. Только здешнее утро, занимающееся за окном — летнее, а вот если перейти в нашу с Магой спальню и выглянуть оттуда на улицу — увидишь, что темным-темно, как и полагается часа в четыре зимней ночи. Вот как он так сделал, мой муж? Он не только с пространством экспериментирует, но и со временем? Или… просто навесил на моё окно иллюзию, для красоты либо из интереса? Помнится, вчера он обмолвился о видах, которые долго ему не поддавались.
Стоп. А теперь — по порядку. Иначе у самой начинают мысли путаться.
…Разумеется, мы с Элизабет и Лусией обшарили и осмотрели новенькую детскую комнату от пола до потолка. Маге, что с довольным видом прислонился к стене и поглядывал на нас в ожидании, досталась заслуженная лавина восхищений, разумеется. Не обделили и Дорогушу, ведь без его участия ничего не было бы! После того, как Элли с Лусией засели в комнате няни и заявили, что никуда не уйдут, пока не составят список всего, что ещё нужно сделать, а главное — приобрести — мой дражайший супруг отлип от стены и поманил меня за собой.
— Пойдём. Они тут надолго. А ты ещё не всё видела.
— Да ты что? — изумляюсь я. — Такой огромный сюрприз?
Он загадочно усмехается.
— Что ты, звезда моя, обещанный сюрприз только сейчас и появится. Это, — кивает он на стены детской, — как бы необходимость, поскольку всё равно надо было решать вопрос с тем, где разместить малышей. Это — для текущей жизни. А вот здесь…
Перейдя коридор и завернув в нашу спальню, мы останавливаемся возле старинного шкафа.
— … А здесь — для души. Для отдыха. Небольшая Нарния наоборот. В вашей детской книге через дверь в волшебном шкафу дети попадали в волшебный мир, а тут, у тебя, будет личный тайный ход… угадай, куда?
От волнения я даже отдёргиваю руку от дверцы, к которой было потянулась. Словно обжигаюсь.
— Мага! Неужели… домой, в мой мир?
Он улыбается одними уголками губ.
— Услышь я такое раньше, наверное, обиделся бы. Но я уже большой мальчик и знаю, что есть взрослый дом, где живёт твоя нынешняя семья, а есть тот, в котором ты когда-то родился. И оба — навсегда. Для меня моя Башня — первый дом, а здесь… не второй по значимости, они равноценны, но тоже единственный. Потому что тут — ты и девочки. Тебя ведь тоже сюда тянуло? А вот тебе ещё один путь домой…
И, перехватив мою ладонь, притягивает её к чуть шероховатой поверхности дверцы шкафа.
Она распахивается. Не веря своим глазам, переступаю порожек и оказываюсь…
В своей квартире.
Вернее, в небольшом её зале.
Всё, как всегда. Всё на своих местах. Старенькая венгерская мебель — книжный шкаф и сервант, чьи родственники из ясеня и бука так памятные многим моим ровесникам… В своё время я категорически отказалась менять эти компактные шкафчики на современную «стенку», а позже — на новейшие модерновые модели. Новодел казался слишком громоздок для нашей крошечной квартирки, невысокие же застеклённые шкафы, да ещё натурального дерева, места занимали по минимуму, оставляя достаточно пространства. Добыв из интернета уйму сведений по искусственному старению дерева, мы с девочками придали нашим раритетам совсем уж винтажный вид и остались довольны. Экран небольшого плоского телевизора, в который, кстати, мы редко заглядывали, вписался в обстановку удачно, как и диван, хоть и новейший, но не вычурный, строгих линий, и кресло к нему в пару. Вот и вся, собственно, обстановка. В дополнение — любимые книги на полках, старинный хрусталь и прабабушкин фарфор, семейные фотографии и несколько вышитых картин на стенах, и, сшитые ещё мамой, портьеры на окне.
Не удержавшись, немедленно выглядываю наружу.
И вот тут-то ощущаю разницу.
Вроде бы всё, как и должно быть. Но только очень уж тихо во дворе. Не слышно голубиного воркования под крышей, слабого гудения завода, что в двух кварталах, автомобильного рыка вдалеке… будто на окно поставлена глушилка. Невольно бросаю взгляд на стеклопакеты. Новенькие, будто только что из-под станка.
И стены…
Да, обои точь
