Ник фыркнул. Себ и Джеми очутились по разные стороны, поскольку Мэй бережно повела брата к лестнице, отчего того стало еще больше заносить — он отчаянно старался даже близко не подходить к Себу. Ник медленно кружил рядом с ними, словно волк, который вдруг записался в пастушьи собаки.
— Нет, правда, — сказал Себ Мэй. — Вы подождите снаружи, а я пригоню машину.
— Нас отвезет Ник, — стоял на своем Джеми. — У него тоже есть машина. Даже две. Ха!
При этих словах он чуть не свалился с балкона.
Мэй поймала его и уперлась в бортик перил. Себ бросился ей помогать, но Джеми шарахнулся от него, а Ник толкнул Джеми в грудь — очевидно, для придания равновесия, хотя в результате тот чуть не свалился на спину.
Наконец баланс был достигнут, и Джеми одарил Ника благодарным взглядом.
— Я с тобой дружу, — произнес он.
— А я — с тобой, — ответил Ник.
— А вот с лестницей нет, — печально закончил Джеми.
Мэй была рада, что на выходе из клуба решила вернуться домой с Ником: его машина стояла всего в пяти минутах ходьбы. Тем не менее, Джеми один раз пришлось остановиться: его затошнило. К счастью, им подвернулась мусорная урна. Мэй склонилась над братом, гладя его по волосам. Через минуту-другую тот выпрямился и вытер рот тыльной стороной рукава.
— Ему воды не надо? — спросил Себ. — Если что, я могу сбегать.
— Нет, воды ему не надо! — бросил Джеми. — И он, между прочим, говорить умеет!
— Даже слишком хорошо, — заметил Ник.
Судя по всему, Себа раздражало каждое сказанное им слово, поскольку тот без причины буравил Ника взглядом, в котором читалось «сейчас дам в глаз». Потом он посмотрел на Джеми.
— Скажи, почему ты вечно такой? Неужели нельзя по-другому?
— Что, правда хочешь знать? — Джеми выпятил грудь и сбросил с плеча руку сестры. — Так я отвечу, Себастиан Макферлейн: потому, что ты испортил мне жизнь! Никто меня не трогал — может, только в столовой локтями пихали; у меня были друзья и Марк Скиннер, с которым я через день целовался за художественным корпусом… пока ты не пристал! С тех пор со мной никто не разговаривает. Из-за тебя я целых два года ходил в изгоях и не прощу этого только потому, что ты вдруг стал паинькой. Думаешь, запал на мою сестру — и все можно?
Себ захлопал глазами и прищурился.
— Так ты целовался с Марком Скиннером?
Джеми, казалось, готов был взорваться: настолько не уловить смысл сказанного мог только глухой и слепой.
— Он не такой, ему просто было интересно, — отозвался он наконец. — Только его-то сюда не приплетай! Ник, ты должен защитить Марка!
— Когда будем в школе, ткни в него пальцем, чтобы я запомнил, — протянул Ник. — Садись, поехали.
Он пропихнул Джеми на заднее сиденье, а Мэй забралась следом и стала крутить ручку, открывающую окно, чтобы Джеми было куда высунуться, если затошнит.
На ее удивление, Себ уселся рядом с ними. Ник пожал плечами — мол, спишем на людское безумие — и завел мотор.
— Слушай, — произнес Себ, — ты всякий раз сам первый смеялся, я даже не думал… Прости, а?
Они проехали под фонарем, от которого окно вдруг вспыхнуло ярко-оранжевым светом. На мгновение Мэй отчетливо разглядела лицо брата — он сидел, склонив голову набок, а на серьге звездочкой сиял блик. Джеми выглядел уставшим.
— Я верю, что у тебя есть оправдания, — ответил он. — Просто меня они не устраивают.
Голос брата звучал так слабо и по-мальчишески, что Мэй, как всегда, приняла его сторону. Она обняла Джеми за плечи, а он покорно привалился к ней. Даже мысль о том, что его может стошнить на классную футболку с цитатой из произведения замечательной Мэй Уэст, ушла куда-то на задний план.
«Какая же я дура, — сокрушалась Мэй, — столько времени наблюдать за братом и не понять, что все его выходки и срывы — от неразделенного чувства!»
Она посмотрела Нику в затылок и вскинулась на него, сама не зная за что:
— Ты мог хотя бы потанцевать с ним вместе!
— Мог, — согласился Ник. — Но там были школьные ребята. Его все равно потом шпыняли бы. В любом случае я не очень-то люблю танцевать ради удовольствия.
— А, значит, ты этим зарабатываешь? — спросил Себ.
— Ага, — ответил Ник. — Разве не заметно? Балет — моя жизнь.
Они продолжили язвить по поводу танцев, а Мэй тем временем повернулась к брату.
— Ты там как? — тихо спросила она.
— Ничего, — немного горячо ответил Джеми. — Я тебя обожаю, сестренка. Твои волосы цвета фламинго! И Ника тоже люблю. — Он умильно посмотрел ему в спину. — Ты тоже классный, когда не психуешь. И ты… — он долгим взглядом смерил Себа. — Нет, тебя все равно не люблю, — определился Джеми. — Может, выпил мало?
— Это вряд ли, — сказал Ник.
Он свернул на стоянку перед домом, прохрустев колесами по гравию, и Джеми повело в сторону — его голова легла Мэй точно в выемку между плечом и подбородком.
— Пойдем, — она мягко выпроводила его из машины и сказала Себу и Нику: — Мы постараемся незаметно пробраться к себе, чтобы мать не застукала. Себ, прости за худшее свидание в истории вселенной. Если тебя это хоть чуть-чуть утешит — Джеми прокричался и теперь, наверное, перестанет беситься.
Себ очень тепло и обрадованно улыбнулся.
Мэй с братом нырнули под полог из плюща, который почти наглухо оплел входные ворота. Джеми задержался перед ними — похлопать по листьям, как котенок, но сестра почти сразу оттащила его к ступенькам открытой веранды, к двери дома. В котором, спохватилась Мэй, было совершенно темно — ни одно окно не горело.
Зря, выходит, они таились. Мать до сих пор еще не пришла!
Мэй захлебнулась от негодования, чувствуя, как рот сводит горечь.
Ну и ладно. Главное, все более или менее обошлось.
— Не грусти, Мэй, — подбодрил Джеми. — Нам это зачтется, когда пойдем вербоваться в ниндзя.
Мэй щелкнула выключателем, открыла на кухне кран набрать Джеми воды. Потом подала ему стакан и проследила, чтобы выпил.
— А ниндзя часто балуются с плющом? — усмехнулась Мэй.
Джеми надулся.
— Заметила, да? Давай — смейся над моим горем. Я — твое посмешище.
Она тычком пониже спины подтолкнула его к лестнице и отправилась следом — не хотелось оставлять брата наедине, пока окончательно не протрезвел. Джеми чуть не споткнулся о подушку, забытую на полу Ником, но Мэй его поймала и опустила на кровать.
Джеми лег поперек кровати — животом на ком из голубых простыней — держа в вытянутых руках стакан воды, а Мэй по-турецки устроилась перед ним на полу.
— Я знаю, почему ты напился, — тихо проговорила она. — И почему ты такой грустный.
