ничего не знаю.
На следующее утро Воронова разбудил резкий стук в дверь.
— Да-да! — крикнул он, взглянув на часы — было лишь четверть восьмого, — и, на ходу натягивая брюки, запрыгал к двери.
На пороге стоял Дувак.
— Что случилось? — спросил Воронов. — Приехал?
— Приезжает… — многозначительно ответил Дувак.
— Говори толком, — уже с раздражением прикрикнул на него Воронов. — Когда приезжает? Где встреча?
— Не знаю, — откровенно признался Дувак. — Герасимов приказал всем собраться в девять часов.
— А ты не мог пойти и спросить?
— Это уж вы, товарищ корреспондент Совинформбюро, спрашивайте. Вам скорее сообщат.
Но Воронов его не слушал. Перепрыгивая через несколько ступенек, он бежал вниз.
Герасимов был уже одет и чисто выбрит. Казалось, он успел где-то побывать и только что вернулся.
— Товарищ Сталин, — ответил Герасимов на вопрос Воронова, — прибывает в Берлин сегодня в одиннадцать утра.
— На какой аэродром? — быстро спросил Воронов.
— Товарищ Сталин прибывает поездом, — назидательно ответил Герасимов. — Поезд приходит на Силезский вокзал в одиннадцать ноль-ноль. Свою группу я собираю в девять. В девять тридцать мы выезжаем в Берлин. У вас, кажется, есть машина?
— Да, но она в Карлсхорсте.
— Вызовите к девяти. Поедем вместе. Так будет лучше для вас.
Времени оставалось еще много. Позвонив в Карлсхорст и приказав водителю приехать к девяти, Воронов решил прогуляться по Бабельсбергу. Вернувшись, он обнаружил, что его «эмка» стоит возле дома. Старшина открыл дверцу и сказал:
— Они уже уехали, товарищ майор! Им аппаратуру устанавливать долго.
Воронов испуганно посмотрел на часы. Стрелки показывали без десяти девять. Он бросился к себе наверх, схватил «лейку»…
— Сколько езды до Шлезишербанхофа? Ну, до Силезского вокзала? — торопливо спросил он, как только машина тронулась.
— Минут за сорок доедем. От силы за сорок пять.
По дороге Воронов с замиранием сердца думал о том, что скоро, совсем скоро воочию увидит Сталина.
Никогда раньше он не видел его вблизи. Только на Красной площади во время майской и ноябрьской демонстраций.
Воронов, конечно, понимал, что приблизиться к Сталину ему и теперь не удастся. Но когда Сталин выйдет из вагона, можно будет сделать несколько снимков.
Однако Воронова постигло горькое разочарование — первое со дня его приезда в Берлин. Здание вокзала было оцеплено двумя рядами пограничников.
Офицеры в фуражках с зелеными или малиновыми околышами равнодушно взирали на пропуска, которые предъявлял им Воронов.
— Прохода нет, — коротко отвечали они.
Герасимова нигде не было видно. Мысль о том, что если бы он, Воронов, выехал вместе с кинематографистами, то наверняка тоже находился бы сейчас на перроне, приводила его в отчаяние.
Но делать было нечего. Пришлось несолоно хлебавши возвращаться в Бабельсберг.
Вскоре в Бабельсберге появился и Герасимов, который рассказал, что киногруппу тоже постигла неудача. Пробиться в здание вокзала ей удалось, но на перрон так никого и не пустили. Впрочем, никакой торжественной встречи и не было. Ни оркестра, ни почетного караула. Сталина встречали Жуков, Вышинский, Антонов и еще несколько высших военачальников. Из Берлина поезд проследовал прямо в Потсдам, но об этом почти никого не известили…
Ни Герасимов, ни тем более Воронов не знали, что причиной их неудачи был приказ, переданный Сталиным Жукову еще из Москвы: «Никаких торжественных встреч. Никаких церемоний…»
«Надо заняться делом», — сказал себе Воронов. Одну корреспонденцию он уже передал в Москву. Теперь надо было подумать о второй.
«А почему бы мне в таком случае не поехать в Потсдам и не поработать над статьей?» — подумал Воронов.
В Бабельсберге сосредоточиться теперь было трудно. В Потсдаме же было тихо и спокойно.
Минут через пятнадцать он уже подъезжал к знакомому дому на Шопенгауэрштрассе. Приказав старшине заехать за ним в восемь вечера, Воронов постучал в дверь.
Ему открыла Грета.
— Was wollen Sie?[9] — резко спросила она.
— Я был у вас вчера, — также по-немецки ответил Воронов. Тон этой женщины озадачил его.
Грета еще продолжала смотреть на Воронова неприязненно, но тут же на лице ее расплылась улыбка.
— О-о, господин майор! — воскликнула Грета. — Простите меня! Я не узнала вас в цивильном платье! Простите, я заставила вас ждать!
Она отступила в сторону, давая Воронову дорогу.
Он поблагодарил и поднялся по лестнице в свою комнату. Все в ней было так же, как вчера. Только на столике стояла чернильница и возле нее лежала старенькая ученическая ручка.
Разложив на столе захваченный из Москвы план Берлина и раскрыв блокнот, Воронов написал крупными буквами:
ВОКРУГ КОНФЕРЕНЦИИ «БОЛЬШОЙ ТРОЙКИ».
Начало статьи сложилось у него еще по пути в Потсдам: «Только одна ночь отделяет мир от открытия Конференции, которой, несомненно, предстоит стать исторической. Самолеты с президентом Трумэном и премьер-министром Черчиллем на борту приземлились вчера на берлинском аэродроме Гатов. Генералиссимус Сталин прибыл сегодня поездом…»
Воронов уже знал, что напишет дальше, но его внимание отвлек донесшийся снизу приглушенный мужской голос.
«Очевидно, вернулся с завода хозяин», — подумал Воронов. Он вспомнил слова Ноймана о том, что Герман Вольф высококвалифицированный рабочий.
Время шло уже к пяти. Размышлять о Вольфе было некогда.
Воронов напомнил своим будущим читателям, что Потсдам некогда был центром прусского милитаризма. «Тот факт, что Конференция «Большой тройки» состоится именно здесь, — писал он, — имеет глубокий символический смысл».
Воронов дал читателям общее представление о внешнем виде замка Цецилиенхоф. Так как попасть внутрь замка ему не удалось, он решил оправдаться в глазах читателей ссылкой на то, что Конференция приступает к работе в обстановке строгой секретности и корреспонденты пока что лишены возможности проникнуть в здание дворца.
Продолжая работать, он услышал на лестнице чьи-то шаги.
На часах было уже пятнадцать минут седьмого.
Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите! — сказал по-немецки Воронов.
На пороге появился высокий, несколько сутулый мужчина. На нем была синяя выцветшая куртка, напоминавшая спецовку. Из-под ее отворотов выглядывала свежая белая сорочка с аккуратно повязанным темным галстуком. Человек казался преждевременно постаревшим, но все еще сильным. Резкие морщины, пересекавшие лоб, и густые брови придавали его лицу выражение сосредоточенной энергии.
— Прошу прощения, майн хэрр, — все еще стоя на пороге, произнес этот человек. — Я позволил себе зайти, чтобы представиться. Меня зовут Герман Вольф. Простите, если помешал.
Неуловимым движением Вольф слегка расправил плечи и сдвинул ноги, словно собираясь щелкнуть каблуками своих сильно стоптанных, но тщательно начищенных ботинок.
— Здравствуйте, хэрр Вольф, — приветливо сказал Воронов, вставая. — Это я должен просить прощения за то, что вторгся в ваш дом. Меня зовут Михаил Воронов.
— О-о, хэрр майор… — начал Вольф, но Воронов прервал его:
— Не надо называть меня по званию, господин Вольф. Сейчас я гражданское лицо. Журналист Михаил
