что были. Поэтому давай всё сделаем без кипеша. Хочу, чтобы всё было правильно. Понимаешь? — он замолчал, глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие, и выпалил:
— Я от тебя ухожу к другой женщине. У меня там будет ребёнок.
Я опустила руку вниз и вцепилась в кровать так, чтобы он не видел. Держаться! Ты знала. Ты была готова. Без истерик!
— Я хочу этого ребёнка вырастить с нуля. Сама знаешь, почему.
Я не удержалась. Слезы хлынули из глаз.
— Не плачь, не нужно, Надюха, — Дима обнял меня одной рукой. — Серегу я заберу с собой.
— Что? Что ты сказал, Дима? — я повернулась и сбросила его руку с плеча. — Нет! Ты этого не сделаешь. Ты не можешь!
Я давно была готова к тому, что он уйдет. Но рассчитывала на то, что он захочет начать с нуля в новой семье. И Сережа останется со мной. Мы будем жить вдвоем в нашей квартире. Для Сережи так будет даже лучше. А я… мне всегда хорошо то, что хорошо моему сыночку.
— Зачем новой жене такие сложности, Дима? А тебе зачем всё это? Я давно чувствовала, что ты мне изменяешь. Просто старалась об этом не думать. Но… — я опустила голову на руки и замолчала, потому что дыхание просто перехватило от боли.
— Ты знала? — удивился он.
— Не знала точно, но догадывалась. Женская интуиция. Мы маткой чуем другую бабу.
— Почему же тогда молчала и не предъявляла?
— А ты бы признался?
— Нет, — ответил он. — Ты права, Надюха. До последнего бы бился и падал на мороз. Типа это не я. Из уважения к тебе. Если мы живем вместе и не разбегаемся, то нельзя колоться.
— Интересные у тебя, Дима, представления об уважении.
— Послушай, — он встал и взял меня за плечи. — Смотри на меня. Подними голову.
Я медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза., которые еще недавно были самыми родными и любимыми. А сейчас хотелось вцепиться в них ногтями.
— Ты же знаешь, что не можешь растить пацана. Тем более, что у него возраст сейчас такой. Вон и мне уже по харе съездил. За дело, базара нет. Но после этого я понял, что не зря его прессовал. Правильный пацан получился. Меня тоже всегда учили: «За друга — рви, за девушку — бей, за мать — казни». И мне удалось вложить это в его башку.
Мне хотелось крикнуть:
— Господи, остановись, Дима! Ты ничего не понял! Это не твоя приблатненная мудрость. Это его другой человек научил!
Но я прикусила язык. Когда-нибудь ты все узнаешь, Дима. Но не сейчас! Любое из этих слов может навредить нам с Сережей. Если муж узнает, что я провела ночь в доме другого мужчины, сына я не увижу никогда.
— Короче, Надюш, я его забираю с собой. За тем бейбиком буду следить с самого рождения. И Серегу тоже растить. Дуры вы, бабы. Все дуры. Даже если умные. Не знаю, кто звездел, что бабы созданы для воспитания детей. Не умеете вы за ними приглядывать. А ты, Надюха, можешь приходить, когда захочешь. Стоять между вами не буду. Конечно, если все сделаешь правильно. А если кипеш поднимешь, то сына тебе не видать. Сама понимаешь, что сделают органы опеки, когда узнают, что из-за тебя Серега — калека.
Я зажала рот обеими руками, чтобы не закричать, и сползла на ковер. Прислонилась спиной к кровати.
— Ну не начинай ты! Так и знал! — Дима с досадой хлопнул себя по колену. — Ёшкин кот!
Я лихорадочно думала, что ему сказать. Мысли метались в голове, как сумасшедшие. Соберись, истеричка проклятая! Соберись, черт бы тебя побрал! Озарение пришло внезапно, как молния.
— Дима, послушай меня… ты… прав, — ни одна фраза никогда не давалась мне с таким трудом.
Я ее не произнесла. Я ее выродила в муках. Вместе с кровью вытолкнула из себя. А та кровь, что осталась в венах, превратилась в горькую отраву. Потому что я поняла, что нужно хитрить. Впервые в жизни хитрить. Никогда этого не умела. А сейчас научусь. Всё, что угодно буду делать. Врать, изворачиваться, ползти из последних сил, обдирая ногти. Если Дима захочет, чтобы я ему ноги целовала, буду целовать. Если скажет по морозу голой пройти до Магадана — пройду. И не сдохну. Не могу сдохнуть. Не имею права! Пусть в меня плюют — всё равно. Пусть презирают — мне безразлично. Больше ничего не важно. Сыночек мой, не отдам тебя! Не отдам!
Дима удивленно посмотрел на меня.
— Я — плохая мать. Знаю. И Сереженьке, конечно, с тобой будет лучше.
— Надюха, ты… ай, молодца! Вот не ожидал. В натуре, — Дима опустился рядом со мной на ковер и обнял меня.
Меня передёрнуло от отвращения. Даже прикосновения Мамикона показались не такими противными.
— Только одна просьба у меня, — я схватила его за руки и заглянула в глаза. — Не забирай его сейчас, ладно? Мы через шесть дней вылетаем с Сережей в Венецию.
— Чё? Какая, в устрицу, Венеция?
— Подожди! Не кричи! Это деловая поездка. Мы едем с Платоном и с… Мамиконом. Твои партнёром. Он ведь тебе помог, да?
— Ну да. Ты же знаешь.
— Так вот это очень важная поездка. Особенно для Мамикона. Там состоятся закрытые торги. Речь идет об очень больших деньгах. Если Мамикон заработает, то и тебе будет хорошо. Правда ведь?
— Так-то да. Базара нет. Но почему ты мне не рассказала?
— Не успела я, Дим. Мне Платон вчера только сказал. А после этого ты сразу меня потащил в ресторан на ужин. И еще и уехал потом. Ну когда мне было говорить, если ты в этот момент спешил на самолет и думал только о делах?
— Ладно, засчитано, — согласился он.
— Я обещала Сереже повезти его в Венецию. Он очень хочет поехать. Ты же понимаешь, что будет сложно ему объяснить, что он должен жить с чужой женщиной. Это будет ужасным стрессом для него. Дай мне время, Дима, молю тебя! Ты сам сказал, что нужно все сделать правильно. А это самое главное: чтобы наш с тобой сынок не получил из-за этого душевную травму. В Венеции я его медленно подготовлю. И тогда ты… ты его заберешь.
Эта фраза «ты его заберёшь» — маленькая смерть. Каждый раз произнося это, я умираю. Господи, сделай так, чтобы у меня не остановилось сердце! Иначе мой сын останется совсем один с этим страшным человеком, которого я так любила.
— Ну ты меня удивила, Надюха, — присвистнул Дима. — Я думал, что ты мне
