Глава 93
Я прихожу к Бойди в семь, и, когда он открывает дверь, оказывается, что он снял школьную форму (что для него странно) и оделся в чистую белую рубашку, хотя на ногах у него летние шорты. Он практически сияет, как будто только что принял ванну.
Когда я захожу в гостиную, я заливаюсь смехом, потому что на обеденном столе стоят две зажжённых свечи, хотя вообще-то ещё светло.
– Бойди! А свечи-то зачем? – я смеюсь, а потом морщусь, потому что смеяться ещё немного больно.
– А, эт’? Низачем. Я, эм… Кажется, мама не убрала их отсюда после какого-то посетителя или что-то такое, вот так.
– А где твоя мама? Я пойду поздороваюсь.
– Ох, она, эм… её нет дома.
Он то ли юлит, то ли нервничает. Может, беспокоится из-за своих откровений, какими бы они ни оказались. Я-то думала, что мы с Бойди сядем и послушаем музыку, или поиграем в приставку, или посмотрим телик, но вместо этого он открыл французское окно на террасу (теперь, когда я об этом думаю, оно звучит гораздо роскошнее, чем есть на самом деле, потому что по сути это небольшой мощёный участок в крошечном заднем саду).
Он приносит мне сок со льдом и глубоко вдыхает.
– Не у тебя одной есть секреты, ты в курсе, Эфф?
Он перебирает руками.
Я терпеливо жду. Я вижу, что ему нелегко.
Тогда-то Бойди и говорит, что его папа, крутой лондонский юрист, отбывает семилетний срок в тюрьме города Дарема за мошенничество.
– Ого, – говорю я, выходит странновато, но прекрасно выражает мои чувства.
– Но это ещё не всё, – он не смотрит на меня, и всё остальное просто выпаливает.
У его мамы биполярное расстройство, которое он объясняет как психологическое состояние, при котором человек иногда безумно энергичен, едва ли не до маниакальности, а иногда ужасно вымотан и подавлен. Порой это не даёт ей работать, а однажды она даже попала в больницу.
– Когда это было? – спрашиваю я, но мне кажется, я уже знаю ответ.
– Когда я начал тусоваться с тобой. Мне нужен был кто-то, кто просто… не знаю. Не будет ужасно ко мне относиться. Когда маму увезли, ты осталась, в принципе, единственной.
Я пью сок в тишине. Я действительно не знаю, что сказать.
Наконец Бойди нарушает молчание.
– Это важно? – спрашивает он.
Видимо, вид у меня непонимающий.
– Это важно, что мой папа жулик, а моя мама… – он задумывается на мгновение. – А моя мама психически нездорова?
– Важно? Конечно, это важно! В смысле, они оба офигеть как важны.
– Нет, я имею в виду… для тебя это важно?
Тут до меня доходит.
– Нет, Бойди. Это не значит, что ты нравишься мне меньше. Перед каждым из нас свои реки, но у нас есть материал, чтоб построить мосты.
Он насмешливо кривит губы.
– Так моя ба говорит, – объясняю я.
– Блин. А я-то уж подумал, тебя какой-то философ покусал.
Потом он начинает рассказывать. Про болезнь мамы (которая началась много лет назад), про отчаяние папы, когда его юридическая фирма начала терпеть убытки, и небольшую хитрость, которая переросла в крупное мошенничество, и суд над папой, который состоялся именно в то врем, когда маму положили в больницу…
– Он хороший человек, – говорит Бойди о своём папе. – Тебе бы он понравился. Но он… он принял несколько плохих решений.
– И теперь ты за главного? – спрашиваю я.
– Ну, когда у мамы дела плохи – приходится. Прямо сейчас она в норме. Поехала папу навещать. Итак – ты голодная? Я пробую новый рецепт.
Тут-то я и понимаю, почему он такой отличный повар. Потому что ему приходится готовить себе самому, когда мамы нет дома.
У меня такое чувство, будто я вижу Бойди в совершенно новом свете. Однако он какой-то странный и дёрганый на протяжении всего ужина – а он настаивает, чтобы ужинали мы за столом, а не держа тарелки на коленях, как обычно. Он приготовил что-то с говядиной – пальчики оближешь, и я всё говорю: «М-м-м-м, вкуснятина» и всякое такое, но Бойди всё равно как будто отвлечён.
Наконец он говорит:
– Эффель?
– Бойди?
– Есть кое-что, что я собирался сказать.
– Да?
Я настораживаюсь, потому что думала, что все откровения уже позади. Что он собирается сказать? Ох, стоп. Да, конечно, нет. Да, конечно, нет?
