тогда, и Кармиль, поняв это без объяснений, как и полагается доброй и верной сестрице, пожала плечами и убежала в темноту. Исследовать. Изучать.
Как оказалось – не безуспешно.
Она снова появилась в комнате Амелии через несколько дней после последнего праздника, очень бледная, с горящими от предвкушения глазами:
– Пойдем! – сказала она и уверенно потянула сестру за собой.
Амелия, увлеченная романом, который принесла ей леди Джейна, подчинилась с неохотой. Она не так давно проснулась и сидела сейчас в кресле, поджав ноги, одетая в легкое утреннее платье и бархатный халат. Тканевые туфли были слишком светлыми и слишком нежными, чтобы идти в них через пыльную тьму.
Но Кармиль настаивала.
– Ты должна это увидеть, – сказала она тоном заговорщицы и пояснила: – Матушка выбирает тебе подруг.
– Подруг? – Амелия вопросительно наклонила голову. – Как можно выбрать кому-то подруг?
– Вот и увидишь!
Сестра смотрела на Амелию чужим, новым взглядом и брови хмурила совсем иначе, чем раньше.
Здесь, в Альбе, Кармиль словно отдалилась от Амелии – или Амелия отдалилась от нее, потому что вокруг Амелии вдруг стало слишком много всего. Они редко виделись один на один, даже перед сном, потому что Амелия слишком уставала за день. В учебной комнате она смотрела в книги и карты, а Кармиль – в окно, в парадных покоях и бальных залах им тоже было не друг до друга, и сейчас, этим по-ангрийски сумрачным утром Амелия поняла, что что-то случилось с сестрой.
Кармиль всегда была уверенной, себе на уме, и делала то, что хочет.
Сейчас в ее уверенности, в том, как она тянула Амелию за рукав, в ее голосе, в том, как она говорила это «матушка выбирает тебе подруг», в хмуром взгляде, в плотно сомкнутых губах читалось что-то новое. Взрослое. Упрямое. Угловатое.
Амелия подчинилась.
Она оставила книгу в кресле, потуже перевязала пояс халата – и шагнула в пыльную темноту.
Рука Кармиль была уверенной и твердой. Она держала руку Амелии, а не толкала ее в спину, между лопаток, как это часто бывало. Кармиль вела Амелию не развлекаться, подглядывая за взрослыми делами.
«Разве можно выбирать друзей?»
Кармиль вела Амелию смотреть на то, что ее, Амелии, непосредственно касалось. На то, о чем ей, Амелии, не собирались говорить.
– Фрейлин, ты хочешь сказать.
Шепот прозвучал слишком громко, и Кармиль обернулась.
– Тс-с! – она приложила палец к своим губам. – Веди себя тихо. Здесь, в отличие от Эривэ, очень тонкие стены.
***
Стены и правда оказались тонкими – все было отлично слышно. Видно – чуть хуже, но Кармиль нашла в стене маленькие дырочки, сделанные, видимо, специально для того, чтобы подглядывать за гостями. Леди Алексиана или ее предки, которые строили этот дом, как оказалось, тоже были любопытны. Отсюда, из темноты, была видна голубая гостиная – место встреч с гостями, не всех, а лишь тех, на которых решались важные вопросы. Вопросы менее важные решали в гостиной, стены которой были нежно-персикового цвета, а окна выходили не во внутренний двор, а в сад, окружающий дом.
Амелия приблизилась к стене почти вплотную, так, что касалась носом шершавых обоев – или чем здесь были обиты доски? – и заглянула вовне.
Она видела спину матери – на леди Катарине было строгое сизое платье, темные локоны собраны в пучок, спрятанный в серебристую сетку. Матушка сидела в кресле у окна, прямая, напряженная. Леди Алексиана сидела рядом, вполоборота, и, кажется, посмеивалась, то и дело трогая подругу за рукав. Платье на ней было из легкого лазурного шелка, переливающегося от каждого движения.
Вот леди Алексиана хлопнула в ладоши – и двери открылись, пропуская девушку. Амелия видела яркое пятно ее юбки, стройный силуэт, но лица разобрать не могла. Девушка присела в реверансе, очень изящном, и встала, сцепив руки перед собой.
– Леди Летиция Харрингтон, – голос леди Алексианы был громким, словно она решила взять на себя роль герольда в этом маленьком представлении. – Расскажите о себе.
Леди Летиция Харрингтон присела в реверансе еще раз – и заговорила. Она стояла дальше, а голос ее был тише, и Амелия, как ни вслушивалась, не могла разобрать слов, лишь их обрывки. Что-то про школу. Что-то про родителей. Что-то про поездки к морю. Что-то про любовь к музыке. Что-то еще.
Рука Кармиль лежала у сестры на плече, тяжелая, теплая, крепкая и надежная. Кармиль молчала и, кажется, тоже вслушивалась.
Вслед за Летицией Харрингтон в комнату заходили Люси Аманда Блодуин, Рионна дель Фьон, Изалотта Гедвиг, страшно смущенная всем, настолько она запиналась, пока рассказывала о себе двум строгим слушательницам, Луиза Эстелла Лакос и кто-то еще, а потом кто-то еще – Амелия уже не запоминала имен.
Как только девушка заканчивала рассказ, делала прощальный реверанс и выходила в любезно открытые лакеями двери, леди Алексиана склонялась к леди Катарине и что-то у нее спрашивала – и что-то говорила в ответ. Тоже тихо, так, что отсюда, из застенья, слышно не было, только видно эти склоненные головы и то, как рука леди Алексианы оставляет какие-то пометки на листе бумаги.
Этот лист она иногда поднимала и смотрела сквозь него на свет, словно так можно было прочитать тайное послание.
– Видишь? – прошептала Кармиль.
Амелия кивнула и отстранилась от стены.
Все было понятно.
– Принцессе нужны фрейлины, – сказала она серьезно.
Словно принимала это, как принимают горьковатое, но полезное лекарство, от которого к утру перестает ломить кости, а кашель почти сходит на нет.
Кармиль отшатнулась, будто бы эта покорность, с которой сестра приняла то, что ее, Кармиль, возмущало до глубины души, была сродни пощечине.
– А подруги, – сказала она. – Подруги принцессе нужны?
– Зачем принцессе подруги, если у нее есть сестра? – ответила Амелия и потянулась к Кармиль, чтобы обнять ее.
Та позволила – и обхватила руками плечи Амелии.
– Но почему принцесса не может выбрать фрейлин сама? – прошептала она с обидой.
Амелия пожала плечами.
– Потому что принцессе не до того? Или, может быть, потому что принцесса за две недели не завела ни единого знакомства дольше, чем на четверть часа, и глубже, чем чайная чашка? И не запомнила ни одного имени? – она отстранилась и позволила Кармиль вытащить из ее, Амелии, растрепанных волос, какую-то щепку.
Кроме Ивейна Вортигерна, конечно, подумала Амелия и почувствовала укол совести: она так и не рассказала сестре о нем и сейчас, после слов про подруг, почувствовала себя предательницей.
– Пойдем отсюда, – сказала Амелия, чувствуя сквознячок, гуляющий по ногам. – Здесь неуютно, и у меня чешется нос. Того и гляди чихну.
Кармиль в ответ
