пакт о взаимопомощи при условии, что он не будет направлен против Англии и Франции. Подобный вариант не вполне удовлетворяет Советский Союз, сказал Сталин, но в целом заключение пакта было бы выгодным, т. к. в этом случае Турция останется нейтральной [23, док. № 51].
«Берлинские камрады» быстро поправили вождя. Их явно не устраивала обложившаяся союзами, а потому трудно уязвимая Турция. Им тем более не по вкусу было существование общей для союзников и Москвы «турецкой площадки», на которой – объективно – могли пересекаться и проходить согласование их интересы. От имени и по поручению Риббентропа 8 октября Шуленбург обратился к Молотову с настоятельной просьбой не заключать пакта с Турцией и попытаться помешать заключению ею пакта о взаимопомощи с Великобританией и Францией [36, c.170, 619]. Болезненное отношение Берлина к перспективе заключения советско – турецкого соглашения давало о себе знать на протяжении всей осени 1939 г. Так, в беседе с Молотовым уже 26 ноября Шуленбург буквально пытал наркома, не идут ли переговоры по данному вопросу, и, несмотря на категорическое отрицание Молотовым, дважды в ходе беседы возвращался к этой теме [36, c. 336].
Сараджоглу, дождавшийся 1 октября своей очереди на прием у Сталина и Молотова после отъезда Риббентропа, оказался в странном положении. Выяснилось, что теперь целью советской стороны было не достижение с Турцией соглашения, а срыв ее переговоров с Великобританией и Францией. Молотову, имевшему возможность заранее ознакомиться с проектом англо-франко-турецкого договора, было, по его словам, «не совсем ясно назначение всего документа в целом, то есть против кого именно будет направлен пакт о взаимопомощи, заключаемый Турцией с Англией и Францией… и не лучше ли было бы этого пакта не заключать». Ответ Сараджоглу – «против всякого агрессора», кремлевских лидеров не удовлетворил.
Еще одной, более «скромной», целью советских переговорщиков было отговорить Турцию от принятия на себя по договору с западными партнерами обязательств по защите Греции и Румынии в случае агрессии против них. В первую очередь Сталин и Молотов имели, конечно, в виду советские планы в отношении Бессарабии, но отчасти выступили и ходатаями по германским интересам. «Что касается Балкан, – делился с Сараджоглу своими сомнениями Сталин, – то здесь прицепили к Турции Грецию и Румынию… Я думаю, как бы из-за этих тяжестей, которые взяла на себя Турция по Балканам, у нас с турками не вышло недоразумение, особенно из-за Болгарии… Или вышло осложнение у СССР с Румынией из-за Бессарабии – мы не думаем на румын нападать, но и Бессарабию делить не будем – опять конфликт… Невыгодно это для Турции».[125]
Более того, вскоре выяснилось, что с учетом германских пожеланий Москва вообще не намерена идти на подписание с Анкарой договора о взаимопомощи. Свой отказ Молотов мотивировал, задавшись риторическим вопросом: «Против кого этот советско – турецкий пакт будет направлен? Заключать пакт против Германии мы не можем, против Италии – она является союзницей Германии, против Болгарии – но она ведь не угрожает Турции!» Произошедшие за последнее время в мире изменения, добавил Сталин, имея в виду новые отношения СССР с Германией, «превращают пакт в бумажку».
Сараджоглу, однако, шел на все возможные уступки и компромиссы, чтобы заручиться договором. Еще во время предварительных консультаций в Анкаре с советским полпредом А. В. Терентьевым турки обязались внести в подготавливаемый проект договора с западными союзниками т. н. «просоветскую оговорку», освобождавшую Турцию от договорных обязательств перед ними в случае, если эти обязательства могут привести к ее конфликту с СССР. Теперь министр добавил: «Если возникнет конфликт между СССР и Румынией, то Турция останется в стороне. Я согласен сделать об этом оговорку. Если Советское Правительство скажет, что какое-либо действие Турции может быть расценено нашими друзьями как недружественная акция, то Турция от этого воздержится». Настойчивость министра, казалось, возымела действие, и дебаты по возможным контурам будущего договора продолжились.
В итоге Молотов определился с советскими условиями подписания договора: в случае, если Англия или Франция нападут на СССР, все обязательства Турции перед ними прекращаются в ту же минуту; если Турция выступит против Германии, то СССР ее защищать не будет;[126] если же Германия нападет на Турцию, то СССР постарается этому воспротивиться. Со своей стороны, Сараджоглу обещал внести в договор Турции с западной коалицией две поправки: во-первых, оговорить, что на время конфликта между Англией и Францией – с одной стороны, и СССР – с другой, обязательства Турции перед западными союзниками теряют свою силу; во-вторых, принимаемое Турцией на себя обязательство по оказанию помощи Румынии и Греции перенести в консультативную часть договора с союзниками, в результате чего оно утрачивало автоматический характер [36, c.146–153].
Однако различия в интересах сторон оказались все же непреодолимыми. Кремль стремился свести англо-франко-турецкий договор к соглашению о консультациях, отказывался обещать Турции помощь в случае нападения на нее Германии и настаивал на совместной, в том числе путем размещения войск, охране Проливов, что ущемляло турецкий суверенитет и не вписывалось в Конвенцию Монтрё. Не говоря уже о том, что после заключения пакта-39 это означало бы запустить прогерманскую лису в турецко-британский курятник. Кроме того, протокол о Проливах, принятием которого Москва обусловила заключение пакта о взаимопомощи, должен был зафиксировать турецкую гарантию неиспользования их «агрессивными державами», коими после 23 августа одномоментно «стали» Великобритания и Франция. В результате соглашение оказалось невозможным.
Напротив, переговоры Анкары с Лондоном и Парижем завершились 19 октября подписанием договора о взаимопомощи. Как и обещала, Турция настояла на включение в соглашение оговорки, что взятые на себя обязательства не могли принудить ее к действиям против СССР, могущим повлечь за собой вооруженный конфликт. К таким действиям вполне могло быть отнесено разрешение Анкары на проход военных кораблей Англии и Франции. Для Москвы, однако, заручиться турецким благожелательным нейтралитетом стало уже недостаточно. 28 октября Кремль, осудив Турцию за ее англо-французские симпатии и «нежелание крепить дружбу с СССР», заявил о прекращении переговоров. Дело дошло до слегка закамуфлированной угрозы в адрес Анкары. «Не пожалеет ли об этом Турция?» – многозначительно задался вопросом нарком, выступая с речью на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г. В ответ на сообщение советского полпреда в Анкаре А. В. Терентьева о сделанном ему Сараджоглу заявлении, что в случае согласия Кремля на исключение из проекта договора «прогерманской поправки» Турция его подпишет, Молотов ответил телеграммой: «Мы не нуждаемся в пакте взаимопомощи с Турцией» [36, с. 240].
И правда, включив т. н. «просоветскую оговорку» в ее соглашение с англо-французскими союзниками, Турция по собственной инициативе и не получая ничего взамен уже учла базовый советский интерес в
