– Надобно уходить, Иван Сергеевич, – сказал Граф. – А ну как ваши «друзья» вернутся? Вы можете идти?
– Который час? – спросил Таранов. – У меня часы забрали.
– Без четверти три. Надо уходить.
– Как вы меня нашли?
– Рыжий видел, как вас забирали в «Лабиринте». Сразу понял: что-то не так. Позвонил мне, я, как на грех, был в Петербурге. Но он, слава богу, догадался посмотреть, куда вас отвезли.
Теперь Таранов сообразил, что видел Рыжего в «Норд-Весте», когда столкнулся с Графом. Иван протянул парню руку:
– Спасибо. Меня зовут Иван. Можно – Пивовар.
– Не за что… Рыжий. Можно – Павел.
– Спасибо, Павел.
– Уходить надо, Иван Сергеевич, – напомнил Граф. – Мы сейчас отвезем вас в надежное место, пригласим доктора.
Это было очень заманчивое предложение… но оно не решало ни одной проблемы, кроме личной безопасности. А личная безопасность сейчас волновала Ивана меньше всего.
– Спасибо, – сказал Таранов, – но… не могу. Есть дела неоконченные… Спасибо, не могу.
Граф посмотрел на него задумчиво. Серьезно. Покачал породистой головой.
– Это настолько важные дела, Иван, чтобы рисковать жизнью?
Замычал, задергался на крюке Губан. Все посмотрели на него. Рыжий бросил взгляд на Графа, Граф кивнул. Рыжий быстро подошел к Губану, ударил. Губан обмяк.
– Да, – сказал Таранов, – это настолько важные дела, что их необходимо закончить.
– Что ж, вам решать, Иван Сергеевич… чем я еще могу помочь?
Несколько секунд Иван колебался… Он посмотрел на Графа и… отбросил сомнения.
– У вас, Василий Тимофеевич, есть телефон? – спросил он.
– Конечно, – Граф протянул трубку. Иван набрал три цифры номера… снова посмотрел на Графа… на Рыжего, который, как зверь, напряженно прислушивался к тишине за воротами… Иван набрал еще две цифры номера… Граф тактично отошел в сторону. Таранов принял решение и набрал две последние цифры. Была глухая ночь, но Светлана сняла трубку почти сразу. Как будто не спала.
– Алло, – сказала она своим глубоким голосом. – Алло… Ванька?
Мучительно сдавило сердце. Таранов облизнул сухие губы, ответил:
– Это я… ты спала?
– Я ждала твоего звонка, Иванушка-дурачок… где ты? Где ты, Ванька? Мне очень плохо без тебя. Я места себе не нахожу.
– Я… скоро буду. Может быть, уже сегодня. Слушай меня внимательно, Света: сейчас же позвони Вальке…
– Кому? – спросила она.
– Айболиту позвони. Вальке Лаврову. И скажи, что тебе нужно спрятаться…
– Я не понимаю, Ваня.
Он вздохнул, посмотрел на повисшего Губана… Что же я объясню тебе, девочка? Как я тебе объясню? Где мне взять такие слова, чтобы ты меня поняла? До дна поняла, до самого дна…
– Слушай меня, Светлана. Ты ничего не бойся – непосредственной опасности сейчас нет. Но тебе лучше на время спрятаться. Позвони Айболиту, и он за тобой приедет.
– Ванька, я все равно ничего не понимаю! Объясни, что случилось?
Трубка передавала даже ее дыхание.
– Светлана, не задавай мне сейчас никаких вопросов. Просто позвони Айболиту и скажи, что тебе необходимо спрятаться на время. А я скоро буду.
– Я не хочу прятаться, Иван. Я дождусь тебя.
– Светлана! Нужно сделать, как я сказал. Все, споры окончены. Я люблю тебя, Светка-конфетка. Я скоро вернусь.
Таранов выключил аппарат… Он не был уверен, что скоро вернется. Он вообще не был уверен, что вернется. Но теперь, когда ему удалось обезопасить Светлану, стало легче. Он встал. Подошел к Графу – каждый шаг отдавался болью – и протянул телефон.
– Если нужно, Иван Сергеевич, то оставьте себе.
– Не нужно, Василий Тимофеевич. Спасибо.
– Пустое, – сказал Граф. – Чем я еще могу помочь?
– Если можно – оставьте мне коньяк, – почти весело произнес Иван. Граф улыбнулся одними губами, но глаза остались грустными. Он хорошо умел понимать несказанное…
Граф и Рыжий ушли, а Таранов остался. Он посмотрел на часы, снятые с руки Губана, – три. Он сделал глоток коньяку и выкурил сигарету. Время еще было, но оставалось его совсем немного. Иван тяжело поднялся, и одновременно застонал Губан, подвешенный на тельфере… Таранов смотрел на него долго и равнодушно. Для него Губан был уже мертв.
Иван прошел в подсобку. На пыльном столе стояла недопитая бутылка пива и лежал «УЗИ»[17]. В углу, прислоненный к стенке, стоял «ПК»[18]. Иван выбрал пулемет – родной все-таки. Из него расстрелял тысячи патронов, и до сих пор звучат в ушах слова инструктора Кузьминова: «…ориентир – мост, восемь, целик влево – два. В кустарнике – пехота. С рассеиванием от моста, в глубину – сто, длинными – огонь!» И – упругая дрожь пулемета.
Иван взял пулемет и коробку с лентой на сто патронов. Под столом стояла еще одна – на двести пятьдесят, но ему предстояло пройти по лесу не меньше километра, и тащить тяжеленный, почти десятикилограммовый магазин было и тяжело, и глупо, – если тебе не хватит сотни патронов, то и двухсот пятидесяти может не хватить… Таранов поставил пулемет на стол, большим пальцем правой руки нажал на защелку, а левой поднял крышку и заправил конец ленты в приемник. Головки пуль были окрашены в зеленый цвет – трассеры. Захлопнул крышку и поставил предохранитель в положение «огонь»… со сто-патронной лентой можно воевать всерьез! А для подстраховки прихватил и «УЗИ».
Он бросил пулемет в кабину «УАЗа», сделал еще один глоток коньяку и подошел к Губану. Губан тихонько поскуливал, на джинсах расплывалось темное пятно. Он был жалок… но вспыхнули вдруг, всплыли в сознании его слова: сначала опустим тебя, а потом и твою бабу… Иван опустил Губана на пол, высвободил скованные браслетами руки из «объятий» гака и сдернул с головы шапочку. Губан сощурился, заморгал глазами и… завыл:
– Пивовар! Пивоварчик… не убивай. Не убивай меня, родненький. Я что хочешь для тебя сделаю… не убьешь, да? Ведь не убьешь?
Таранов смотрел сверху вниз. Тяжело. Дальше… и Губан понял. Он быстро, удивительно быстро для человека со скованными руками, побежал на четвереньках прочь от Таранова. Он визжал.
Таранов двинулся следом. Он догнал Губана в углу… и визг прекратился.
Изношенный движок дряхлого «уазика» завелся только с третьей попытки. Таранов опасался уже, что вот-вот сядет аккумулятор, и тогда он останется безлошадным. Тогда придется угонять машину, потому что десятикилометровый бросок по ночному лесу с тяжелым пулеметом на плече ему не осилить… Но движок «УАЗа» чихнул раз-другой и затарахтел, стуча разбитыми клапанами, выплевывая клубы сизого дыма. Иван распахнул ворота.
