Таранов стрелял, пока не кончилась лента.
Он бросил пулемет на землю. Ствол дымился. Дымилась недокуренная Волком сигарета. Таранов подобрал окурок и в две затяжки дожег его до фильтра. Дрожали руки. Солнце поднималось над лесом, зубчатые тени укорачивались. От мокрой травы поднимался парок. Иван достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок и сделал глоток из горлышка.
Нужно было взять себя в руки и довести дело до конца.
Собраться, взять себя в руки, довести дело до конца. А времени мало, времени почти нет… Всего в нескольких километрах – город. И – погранзона. Стрельба из пулемета слышна на открытой местности на расстоянии около пяти километров. Лес, разумеется, гасит звук… но нет никакой гарантии, что стрельбу не слышали. Здесь не тайга сибирская. Здесь – густонаселенный Карельский перешеек: дачи, воинские части, турбазы и прочее. Возможно, место бойни не найдут еще сутки… или двое. Но вполне возможно, что через полчаса сюда прибудет взвод пограничников. Или менты.
А сто килограммов героина горят долго, очень долго… не успеть, не сгорит. Или плюнуть на него? Приедут менты – разберутся… или не разберутся… или разберутся и продадут… или найдут не менты. Нет, оставить просто так миллион доз героина нельзя! Невозможно.
Иван бегло осмотрел «поле боя» – трупы! Одни трупы. Он бросил в салон «Нивы» «мосберг» и «УЗИ», сел за руль и задним ходом подогнал «Ниву» к «каравелле», быстро перекидал мешки с героином в багажник и рванул с места. Около часа он катил по лесным проселкам в сторону Санкт-Петербурга… Выбираясь с лесной, почти непроезжей дороги, наткнулся на старые окопы – их на Карельском перешейке хватает. Пожалуй, здесь, решил Таранов.
* * *
…Когда шум двигателя «Нивы» стих, Танцор открыл глаза. Он лежал на земле, придавленный телами толстого финна и Волка, залитый их кровью, с раной в правом боку, под мышкой. Он выбрался из-под тел, сел и обтер рукавом лицо.
Танцор так долго сидел, зажимая левой рукой пустячную свою рану. Его колотило.
* * *
Таранов уложил на дно окопчика валежник, вспорол перочинным ножом мешки и высыпал на сушняк миллион доз яда… Сверху навалил еще сушнины. Он не экономил – больше, еще больше… еще! Еще! Он вспомнил рассказ Волка: «…эти чурки меняли героин на лес». Отличная мысль! Героин – на лес! Мне нравится эта мысль. Я тоже обменяю сейчас центнер порошка на куб дровишек. И автомобиль «Нива» – впридачу.
Таранов сел в «Ниву» и наехал на засыпанный ветками окопчик. Под передними колесами захрустело, ветки приминались, уходили вниз. Иван выключил понижающую и загнал машину в окоп больше чем наполовину.
Он вышвырнул из салона оружие и сумку с долларами. В карман сунул флягу и телефон Волка, вылез из машины. Орали в болотце лягушки. Орали сороки… А солнце стояло уже по-летнему высоко. Уже припекало. Иван отошел шагов на десять. С разворота, навскидку вкатил порцию картечи в бензобак. «Ниву» подбросило. Из бензобака жарко полыхнуло вниз. Полетели в стороны горящие ветки. Над лесом заметались сороки.
Иван сел на бревно, отвинтил колпачок фляжки и вылил в рот остатки коньяка. Из окопа вырывались острые языки пламени, густо валил дым. Горела машина, жарко полыхал под ней сушняк. И – горел героин.
Иван Таранов сидел на бревне и глядел на гигантский костер. А дым валил и уходил в бесконечное голубое небо – черный дым… черный… черный…
