Она села на стул, где сидел до того Ричард, откуда видны вседвери и при этом открывается вид из окна. Или это он случайно так сел, апричину я домыслила. Вряд ли Ричард думал об осторожности, когда выбирал место.А может, я к нему опять несправедлива. Ладно, проехали.
Ронни не снимала очки, хотя здесь солнце не слепило. Светлыеволосы свисали прямые, густые, и будто она их расчесала, но ничего больше неделала, и концы не завивались вверх, как она любит. Ронни почти никогда так невыходит. А сейчас она сгорбилась над столом, где стояла чашка с кофе, какжертва похмелья.
— Печенье будешь? — спросила я.
— Он в самом деле готовит?
Я чуть не сказала: бывала бы ты здесь почаще, сама знала бы,но я сегодня хорошая.
— Да, готовит. Он продукты покупает, продумывает меню,и почти вся домашняя работа на нем.
— Ну-ну, просто богиня домашнего очага.
И голос у неё был противный при этих словах.
Я решила быть помягче, раз она страдает, и пусть она решиламеня достать, я все равно не хотела сегодня ссориться с Ронни.
— Мне нужна была жена, — сказала я, сохранивспокойный голос.
— Всем нам, — ответила она уже без яда и сделаламалюсенький глоток. — Вряд ли я смогу сейчас есть.
Я тоже глотнула кофе, побольше, и спросила:
— Ладно. У тебя есть план, как пойдёт этот разговор?
Она посмотрела на меня, все ещё не снимая очков, и глаз её яне видела.
— Ты в каком смысле?
— Ты хотела говорить. Я так понимаю, что о Луи и о том,что было вчера вечером?
— Да.
— Тогда говори.
— Не так это просто.
— Ладно, тогда можно мне задать вопрос?
— Смотря какой.
Я набрала в грудь воздуху и взяла быка за рога:
— Почему ты отказалась от предложения Луи?
— И ты туда же.
— В смысле?
— Ты сейчас тоже скажешь, будто думала, что ясоглашусь?
Я хотела снять с неё очки, посмотреть в её глаза, увидеть,что она на самом деле думает.
— Вообще-то да.
— Но почему, ради всего святого?
— Потому что никогда ни с кем не видела тебя такойсчастливой так долго.
Она резко отодвинула кофе, будто и на него разозлилась.
— Я была счастлива тем, что есть, Анита. Зачем ему надобыло все менять?
— Вы ведь вместе проводили больше ночей, чем порознь? Яправа?
Она только кивнула.
— Он сказал, что предложил сначала съехаться. Почемубыло не попробовать?
— Потому что мне нравится моя берлога. Я люблю Луи, нозверею, когда он занимает мой шкаф, мою аптечку. Он под свои вещи занял дваящика комода.
— Вот сволочь! — возмутилась я.
— Не смешно.
— Не смешно, сама знаю. Ты ему сказала, что тебе нехочется, чтобы он перевозил к тебе свои вещи?
— Пыталась.
— Ты хочешь, чтобы он ушёл, совсем из твоей жизни?
Она покачала головой:
— Нет, но хочу вернуть свою квартиру — такую, как онабыла. Не хочу приходить домой и видеть, что он переложил все в шкафу, чтобылегче было найти. Если я хочу перекопать каждый ящик, чтобы найти томат-пасту,это моё дело. А он даже не спросил, просто прихожу я однажды домой, а он вкухне все переставил. Я ничего найти не могла. — Она сама слышала, какоймелочной обидой это прозвучало, потому что сдёрнула очки и выдала мне всю силунаполненных страданием серых глаз. — Ты считаешь, что это глупо?
— Нет, ему следовало бы тебя спросить перед тем, какнаводить порядок.
Тот факт, что Натэниел не только все устроил у меня в кухнепо-своему, но и выбросил все, что счёл неподходящим, афишировать не стоило.
— Я была счастлива встречаться с Луи, но выходить замужне хочу ни за кого.
— Окей.
— Окей — и все? Ты не пытаешься меня уговорить?
— Слушай, я сама под венец не рвусь, так чего я тебябуду туда толкать?
Она всмотрелась мне в лицо, будто выискивая признаки лжи.Ронни побледнела, глаза у неё запали, будто она спала в эту ночь не большеМики.
— Но ты же разрешила Мике к тебе переехать.
Я кивнула:
— Да.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем тебе надо было, чтобы он к тебе переезжал? Ядумала, ты не меньше меня любишь независимость.
— Я осталась независимой, Ронни. Переезд Мики этого неотменил.
— Он не пытается тобой командовать?
Я посмотрела на неё недоуменно.
— Прости, Анита, но мой отец вёл себя с матерьюпо-свински. Я видела её фотографии на сцене, когда она училась в колледже. Онаочень хотела играть, но ему не нужна была жена, которая работает. Ей полагалосьбыть совершеннейшей хозяюшкой. Она это ненавидела, и его тоже ненавидела.
— Ты — не твоя мать, — сказала я, — а Луи —не твой отец.
Иногда в разговорах по душам приходится говорить очевидное.
— Тебя там не было, Анита, ты этого не видела. Онастала искать утешения в бутылке, а он не замечал, потому что с виду все было впорядке. Она никогда не буйствовала, никогда не валялась пьяной. Ей простонужно было постоянно поддавать, чтобы прожить день, а потом ночь. Как этоназывается, функционирующий алкоголик.
На это я не знала, что сказать. Мы давно пересказали другдругу все свои печальные истории. Она знала все о смерти моей матери, о том,как отец мой женился на этой снежной королеве — моей мачехе, о моей идеальнойсводной сестре. Все свои детские семейные горести мы давно друг другу поведали.И все это я знала, так зачем вспоминать опять? Затем, что предложение Луи этокак-то всколыхнуло.
— Ты мне пару месяцев назад говорила, что Луи — совсемне то, что твой старик.
— Да, но он все равно хочет мною владеть.
— Владеть, — повторила я. — Что это значит —владеть?
— Мы встречаемся, у нас классный секс, мы любимобщество друг друга, зачем ему ещё ко мне переезжать или заставлять меня занего выходить?
На лице Ронни отразилось что-то похожее на самый натуральныйстрах.
Я взяла её за руку, стиснутую в кулак.
— Ронни, он тебя не может заставить.
— Но если я на что-нибудь не соглашусь, он уйдёт. Либомы движемся к чему-то, либо он уходит. Вот так он пытается меня вынудить выйтиза него замуж.
