— Да обидно же! Я что, не родной в этих местах? Завод с нуля поднимал…
— Никто у тебя твоих заслуг не отнимает. Почет и уважение тебе от горцев, а вот управлять ты дальше не можешь.
Все управленческие места решено передать национальным кадрам. Да и Аллах с ним, с этим директорским стулом. Мы с тобой уже сколько времени дружим? Детей поженили. Дальше, боюсь, хуже будет, разговоры разные ходят. Говорят, квартиры в центре Махачкалы надо у ненаших отобрать и передать своим. Говорят, уже и списки составляют. Боюсь, скоро вообще тебе с семьей уехать придется от греха…
Задымив сигаретами, они разошлись не прощаясь.
«Что за бред, — подумал Скураш. — Какие списки, какие выселения? Кто разрешит?»
Прошло всего четыре года, и в девяносто втором выселяли уже без всяких списков. Просто стучали ночью в дверь и давали время на сборы. Не уедешь — пеняй на себя, поплатишься здоровьем своим и семьи.
С того лета Махачкала мало чем изменилась, хотя запустение и обшарпанность фасадов достигли той критической черты, которая не дает размыться основным понятиям цивилизации. Зато среди всеобщего разора то там, то сям высились краснокирпичные громады новых особняков.
Переодевшись у разведчиков и вооружившись «стечкиным», Малюта не торопясь шагал за провожатым к дому братьев Исмаиловых. Глядя на малиноворылые фасады аляповатых вилл «новых дагестанцев», он пытался разгадать тайну красного кирпича. Почему при наличии сотни иных, более практичных и современных строительных материалов у новых хозяев России в неизменном почете остается именно красный кирпич? И вдруг его осенило: «Да они же под Кремль косят! Пусть даже неосознанно, но в большинстве своем это явное подражание символу власти и вседозволенности, освещенному веками. У иных даже заборы выложены с зубцами…»
— Малюта Максимович! — окликнул его из притормозившего «ленд-крузера» «Сашка Советский Союз». — Садитесь, подвезу, а заодно кое-что обсудим.
Малюта с удовольствием променял полупустую улицу с недружелюбными взглядами случайных прохожих на комфортное сиденье автомобиля. Однако поговорить не удалось, так как сопровождающий вслед за Малютой тоже нырнул в салон.
Доехали быстро. Дом Исмаиловых более походил на средневековый замок в мавританском стиле, чем на скромное жилище народного избранника.
«И этот краснокирпичный, — отметил про себя Скураш, — Господи, до чего же им всем хочется в небожители! — И тут же сам себя осадил: — А тебе разве не хочется?»
К дому то и дело подъезжали машины, подходили люди, некоторые не таясь несли в руках автоматы и прикрытые тряпьем пулеметы. Пистолеты, насколько успел заметить Малюта, были почти у всех.
— Оружия здесь что грязи, — словно угадывая его мысли, вполголоса произнес пресс-секретарь Плавского. — Вообще, мне кажется, оружие и его бесконтрольное хождение — одна из самых больших наших бед в будущем. Если бы забугорные радетели демократии узнали подлинное состояние дел по бесхозному оружию, представляю, какой бы крик поднялся!
— Бросьте, Александр, всё они прекрасно знают. Но знание вопроса и его политическое решение — две порою абсолютно противоположные вещи. Я иной раз смотрю на нашу действительность и, поверьте, оторопь берет. Мы ведь со своей национальной исключительностью уже на протяжении почти двух веков представляем реальную угрозу существованию человечества. Может, звучит не совсем патриотично, но это так. Я послал бы на хрен всю эту любовь к отеческим гробам и родному пепелищу и бросился в объятия русоборцев, если бы увидел в их глазах хотя бы искорку сочувствия и искренности. Но, увы, пусты и равнодушны их очи, так что, боюсь, скоро у нас, кроме перманентных пепелищ, ничего и не останется.
— Малюта Максимович, не ко времени вы затронули эту тему, а может, напротив, в самый раз. Ведь у нас уже давно повелось: как война на пороге, так мы начинаем длинное и, главное, как правило, бесплодное самокопание: кто мы? что мы? как спасти мир? кто прав, кто виноват?..
— Внимание! — завопил, наверное, от переполняющей его гордости выскочивший на крыльцо абориген. — Кто едет на секретный апираций — остаться тут! — он повелительно ткнул перед собой пальцем. — Асталный идут по домам, когда нада — пазавут!
— Давайте-ка подойдем ближе, Малюта Максимович, а то как бы в «асталный» не угодить.
Из города выбирались медленно. На Кавказе, как в деревне, сохранить в тайне свои замыслы так же трудно, как наносить дырявым ведром воды. Караван из пятнадцати ощетинившихся оружием джипов едва продвигался по запруженным машинами и народом улицам. Все это скопление людей и техники гудело, гортанно орало, замысловато жестикулировало, махало платками, желало удачной поездки, а в остальном — просто глазело. И эти многолюдные проводы ничего хорошего не предвещали.
8
Стемнело по-осеннему быстро. Машины, захлебываясь светом собственных фар, буравили плотный, как намокшая черная вата, мрак безлунной ночи.
Малюта попытался представить себе со стороны их колонну, получалась длинная, светящаяся полоса с размытыми скоростью темными пятнами машин. Ничего воинственного, угрожающего ни в этой пульсирующей бледной полоске, ни в пытающейся поглотить ее темноте не было. Ровно гудел мотор, мирно лил свой зеленоватый свет щиток приборов, в салоне молча курили.
В джипе, шедшем третьим за машиной шефа, кроме Малюты, ехали Брахманинов, Загорский, телевизионщик Миша Марганов и два нелюдимых молодых дагестанца с пулеметами, которые были размещены на откидных сиденьях в завешанном бронежилетами багажнике. Такие же «броники» были прилажены к задним боковым окнам, а с нижней части дверей была снята обшивка и прикреплены стальные, в палец толщиной, листы. Местные называли такие машины «утепленными».
Скурашу вспомнилась армяно-азербайджанская война в Карабахе и самодельные танки. Одно такое чудо бронетехники ему показали по дороге в Горис.
«Здесь недалеко Нахичеванский фронт проходил, — рассказывал Аветис, — „азики“ вооружены были классно. Старый Алиев тогда еще в Нахичевани в изгнании жил, бабок на оружие хватало. А у нас „калаши“ да охотничьи ружья поначалу были, словом, ополченцы. Вот местные умельцы и соорудили этого монстра».
Действительно, более точного определения, чем монстр, для этой пятнистой громадины нельзя было и придумать. На огромный японский бульдозер был надет сваренный из металлических листов короб с прорезями амбразур, небольшой вращающейся башней для крупнокалиберного пулемета и даже «буржуйкой» для отопления. Издали сооружение напоминало танк времен Первой мировой войны, но огромный, клинообразный, расширяющийся книзу рабочий нож придавал технике какой-то особо угрожающий вид и зловеще блестел на солнце, словно отполированный рубкой топор мясника.
Вот и эти, изуродованные с точки зрения эстетики и автомобильного дизайна «тойоты», изнутри более походили на жилища первобытного человека, где все было подвязано, прикручено, болталось и свисало, зато, с военной точки зрения, служило дополнительной защитой.
