И тут ему вспомнилось – или показалось, что вспомнилось, – будто странный его сон начался с выстрела. Папа Май напряг память. Воспоминания тонули в сонной мути, путались со снами, так что и не разобрать было, где сон, а где явь, но он терпеливо распутал этот нематериальный клубок и пришел к выводу, что ночью действительно слышал выстрел. Звук был отдаленный, глухой, почти неслышный сквозь стеклопакет с тройным остеклением, но такой знакомый, что тренированное ухо папы Мая даже во сне безошибочно его распознало и послало в мозг сигнал тревоги: атас, мол, где-то поблизости стреляют. И мозг проснулся на мгновение, убедился, что вокруг по-прежнему тихо, и снова заснул, и приснилась ему, мозгу, белиберда с расстрелянными булочками…
"Ну, правильно, – подумал папа Май. – Я же знаю, что ночью в караульной будке сидит мой человек, и, если где-то рядом действительно начнется стрельба, он поднимет тревогу.
А раз вокруг все тихо, значит, мне показалось… Кто же мог предположить такое, да еще, можно сказать, во сне!"
Он рассеянно сунул в рот сигарету и обнаружил, что все еще держит в зубах истлевший до самого фильтра окурок.
Тогда папа Май ткнул бычок в пепельницу, скомкал незакуренную сигарету в кулаке и тоже выбросил в пепельницу, медленно отряхнул с ладони крошки табака и медленно же, с огромной неохотой покинул свою спальню и спустился в холл, где его ждали Рыба и Простатит.
– Бараны, – сказал он им устало, без злости, но с огромным отвращением, – лестницу от забора уберите. Помойте и поставьте в кладовку…
– Лестница? Где?! – спросили эти уроды чуть ли не хором.
– В п.де, – ответил им папа Май. – Вас за ручку отвести?
Простатит вышел первым. Рыба задержался в дверях и сообщил:
– Да, кстати, Андреич, около часа назад к Букрееву во двор заехала машина.
– «Мерседес»? – быстро спросил Майков.
– Нет, «черкан», на котором его быки ездят.
– Кому не спится в ночь глухую, – пробормотал Майков. Его одолевали дурные предчувствия. – Ну, иди, иди, помоги Простатиту. Да, и осмотрите все хорошенько, во все углы загляните. Может, Хобота найдете. Ему вчера конкретно башку отбили, мало ли куда он после этого мог забуриться…
Рыба сокрушенно вздохнул и вышел. Похоже, он тоже догадывался, куда именно мог забуриться Хобот со своей отбитой башкой, и о последствиях такого поступка он тоже не мог не догадываться. Майкову показалось, что Рыба перед уходом хотел еще что-то сказать, но, слава богу, передумал: папе Маю очень не хотелось, чтобы кто-то озвучил его собственные невеселые мысли.
Никакого Хобота они, естественно, не нашли – ни в гараже, ни в котельной, ни в сарае, где хранились инструменты, ни тем более во дворе. Сообщить об этом Майкову пришел Рыба. Был он весь мокрый после долгого ползания по кустам, и на светлом паркете за ним оставались грязные следы. Глаза у Рыбы нехорошо бегали, разбитая во вчерашней драке морда имела сероватый оттенок, и, доложив, что Хобота нигде нет, он все-таки сказал то, о чем Майков думал в течение всего последнего часа.
– Линять надо, Андреич, – сказал Рыба. – Заштукатурят они нас, как пить дать, заштукатурят. Зря мы с ними связались. Не подумавши. А тут еще Хобот, отморозок хренов…
– Ты, что ли, лучше? – с тоской спросил Майков. Не тосковать ему сейчас полагалось, а орать и бесноваться, но на это у него просто не было сил. – Ты почему мне еще вчера не сказал, что этот придурок со стволом по двору бегает?
Рыба сокрушенно развел руками.
– Кто же знал, Андреич? Я ему, пидору, сказал, чтобы он бросил херней маяться, и он вроде послушал. Ладно, говорит, братан, не дребезжи, типа, все будет путем. Сейчас, говорит, успокоюсь немного и пушку спрячу. Она, говорит, меня успокаивает получше валерьянки."
– А ты, мудак, и поверил, – сказал Майков.
– Так кто же знал? – повторил Рыба. – Линять надо, Андреич, конкретно тебе говорю. Нам против них ни хрена не светит. У нас ведь даже стволов при себе нет, одни пугачи газовые."
– Рот закрой, – с отвращением произнес Майков. – Обосрался, герой? Линять будешь, когда я скажу. Сначала надо с Алфавитом базар перетереть. Может, еще удастся замять это дело. И потом, сам подумай: ну куда ты от него сбежишь? Он же в законе, ему нас и в Антарктиде откопать – раз плюнуть. Договариваться надо, а как договариваться, что говорить – ума не приложу.
О Хоботе больше не говорили. Само собой разумелось, что Хобот вышел из игры. Он либо был убит, либо сидел сейчас в подвале у Букреева, а это все равно что был убит. И Майков, и его люди понимали, что, даже если Хобот жив, его придется отдать на расправу Алфавиту, попытавшись свалить всю вину на него. Это он первым ударил охранника у ворот, и он же посреди ночи полез через забор с пистолетом сводить счеты.
В конце концов, что с него, контуженного, возьмешь? У него же статья 7"б", у него же даже справка из психушки есть. Получил от вашего бычары по чайнику, вот у него крыша набок и съехала, мы-то здесь при чем?
Одним словом, оставалось только сидеть тихонько и ждать неприятностей.
И они дождались.
В половине второго пополудни в кармане у Майкова зажужжал поставленный в режим вибрации мобильник. Звонил дежуривший на воротах Простатит. Он доложил, что приехал Букреев, и папе Маю ничего не оставалось, как распорядиться открыть ворота. Стоя у окна, он наблюдал за тем, как перед парадным крыльцом мягко остановился «мерседес» Алфавита. Машина была едва ли не до крыши забрызгана грязью – видно, Букреев вернулся издалека.
И сразу же, что характерно, явился к папе Маю выяснять отношения…
Спохватившись, Майков полез в ящик стола, вынул оттуда пистолет, вставил обойму и отдал пистолет Рыбе. Рыба взял оружие неохотно, отлично понимая, что толку от него в предстоящей разборке не будет никакого, зато неприятности в случае чего, можно считать, обеспечены. Но Майков, конечно, был прав: если при таких разговорах присутствует охрана, она должна быть вооружена.
Букреев действительно приехал не одни. Вместе с ним из машины вышли двое дюжих охранников, и Майков понял, что разговор будет проходить, что называется, в официальном формате. Он вздохнул, застегнул пиджак и, махнув рукой Рыбе, вышел на крыльцо, чтобы встретить гостей там.
– Ну, и как это понимать? – холодно спросил Букреев, проигнорировав протянутую папой Маем руку.
– Здравствуйте, Антон Евгеньевич, – сказал Майков и убрал руку в карман. После того как Алфавит отказался ее пожать, рука вдруг стала мешать папе Маю, и он попросту не знал, что с ней делать. – Может быть, пройдем в дом?
Там все-таки удобнее. Посидим, выпьем, обсудим наши проблемы…
Букреев посмотрел на него так, будто папа Май только что сморозил неслыханную глупость.
– Пьют с друзьями, – сказал он, – с хорошими знакомыми. С нормальными соседями пьют, с деловыми партнерами… Я как-то даже не слышал, чтобы кто-то, кроме сторожей в морге, выпивал с покойниками. А после всего, что ты тут натворил в мое отсутствие, ты, согласись, все равно что покойник.
