Глава первая
Города, особенно такие большие, как Москва, встречают весну первыми. Всю зиму погребенные под снегом каменные извилины улиц грезят о тепле; в огромных топках чадно сгорают тонны угля и мазута, гоня по ржавым трубам горячую воду, и гигаватты электрической энергии круглые сутки озаряют кирпичные ущелья ровным желтоватым светом, тщась заменить собой загостившееся в теплых краях солнце. Днем и ночью над городом висит плохо различимое простым глазом одеяло смога, удерживающее драгоценное тепло – смрадное, нездоровое, но все-таки тепло.
Город живет по календарю. Нетерпеливо срывая со стены листок за листком, горожане воровато заглядывают вперед: скорее бы! И как только февраль сменяется мартом, город вздыхает с облегчением и во всеуслышание объявляет: все, господа, весна! Отмучились. Добро пожаловать на сезонные распродажи…
И природа, загнанная в черте города в обнесенные чугунными решетками резервации парков и скверов, послушно уступает: весна так весна. Как скажете, ребята, вам тут, в городе, виднее. Давайте подгоняйте ваши погрузчики и самосвалы, сгребайте грязный снег, сметайте с мостовой песок и соль, которые сами же и набросали за зиму едва ли не по колено, – словом, действуйте по плану.
И горожане действуют по плану. Слежавшиеся сугробы вывозят за город и сваливают в овраги, предоставляя им спокойно ждать весны – не календарной, а настоящей. На подоконниках городских квартир победно зеленеет в длинных деревянных ящиках рассада, на рынках откуда ни возьмись возникают ржавые грузовики, доверху набитые саженцами плодовых деревьев и кустарников, а возле киосков, торгующих семенами и удобрениями, собираются шумные очереди.
Ртутный столбик термометра все еще неуверенно колеблется возле нулевой отметки, но царящая в городе суета так заразительна, что ранний дачник, впервые в этом году свернувший с шоссе на знакомый проселок, всякий раз жутко удивляется, обнаружив, что в лесу до сих пор лежит снег. Да и то сказать: в городе давно уже ждут первой зелени, а тут, изволите ли видеть, зима! Дичь, тундра… И как они круглый год живут в этой своей деревне?
Рыба дачником не был и к ковырянию в земле относился с нескрываемым презрением коренного горожанина, достаточно хорошо обеспеченного, чтобы не отказывать себе в овощах и фруктах независимо от времени года. Он, конечно, не думал, что картошка растет на деревьях, а бананы вызревают на огуречных грядках, но рыться в грязи на заре третьего тысячелетия полагал делом глупым и недостойным человека разумного, каковым считал себя без тени сомнения.
Охотой Рыба тоже не баловался, не говоря уже о такой ерунде, как собирание грибов и ягод; в лесу он бывал очень редко, исключительно по необходимости или случайно – ну, к примеру, когда в дороге подпирала вдруг нужда и приходилось волей-неволей выходить из машины и общаться с «зеленым другом», – и то обстоятельство, что в начале апреля под соснами и елями еще прячутся, дыша промозглым холодом, почерневшие сугробы, оказалось для него настоящим открытием.
– Еханый бабай, – сказал Рыба, озадаченно вертя большой круглой головой, – гля, пацаны, снег! В натуре, снег!
– На дорогу смотри, – ворчливо посоветовал сидевший рядом с Рыбой Простатит. – Того и гляди, колеса в какой-нибудь ямине оставишь. Снега он не видал, блин. Задолбал твой снег, в натуре. Скорей бы лето! С телками на бережке шашлычок поджарить – это ж милое дело!
Рыба молча покосился на соседа и стал смотреть на дорогу. Простатит громоздился рядом с ним горой мускулов и жира – огромный, с синей от бритья тяжелой челюстью, туго обтянутый кожаной курткой, внутри которой свободно могли бы разместиться три человека нормального телосложения. Хозяйский джип, на котором они ехали, был новенький, и подвеска у него была в полном порядке, но Рыбе все равно казалось, что под тяжестью Простатита мощный японский внедорожник заметно перекашивает на правую сторону.
Дорога была, мягко говоря, так себе. Пока они ехали полем, покрытие было еще куда ни шло, хотя и там любая легковая иномарка за пять минут превратилась бы в металлолом. Но здесь, в лесу, без проблем проехать можно было разве что на тракторе или грузовике повышенной проходимости – на «Урале», скажем, или армейском КамАЗе. Две глубокие вязкие колеи все время карабкались на какие-то косые бугры – карабкались исключительно для того, чтобы тут же нырнуть в очередную страховидную ямищу, наполненную желтоватой глинистой водой. Мощный джип модного серебристого цвета с плеском погружался в ямы, мутная жижа шумно плюхала в днище, иногда брызгая на стекло; высокие колеса с титановыми дисками погружались в воду целиком, округлый бампер гнал перед собой волну, которая выплескивалась на обочины, заливая придорожные кусты.
Из ям Рыба выводил машину на пониженной передаче. Пару раз они даже забуксовали, но бог их миловал, и толкать машину не пришлось.
Там, где дорога была поровнее, любивший скорость Рыба не упускал случая разогнать машину. Тогда тяжелый джип принимался козлом скакать по рытвинам и узловатым корням деревьев. В багажнике при этом всякий раз глухо лязгали лопаты, и запасная канистра с бензином, подпрыгивая в воздух, тяжело ухала в пол, грозя проломить днище. Каждый такой прыжок сопровождался однообразным матом, доносившимся с заднего сиденья. Пассажиров сзади было двое, но ругался только один из них, по виду мало отличавшийся от Рыбы и Простатита. Пассажир этот из-за своего длинного и вислого, как соленый огурец, носа прозывался Хоботом. Сосед Хобота был щуплым молодым человеком в очках, одетым просто и безвкусно. Сидел он тихо, как мышь под веником, и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Говоря по правде, молодой человек побаивался своих гориллоподобных спутников.
Что с того, что они называются личной охраной господина Майкова? Если человек выглядит как бандит, разговаривает как бандит, щеголяет бандитскими повадками и таскает под полой куртки заряженный пистолет, а в кармане пружинный нож, то он, скорее всего, и есть самый настоящий бандит, назови ты его хоть охранником, хоть помощником депутата, хоть папой римским. Телохранители господина Майкова выглядели бандитами девяносто шестой пробы, да и сам господин Майков, не к ночи будь помянут, недалеко от них ушел.
А то, что он, господин Майков, называет себя предпринимателем, так ото ничего не значит. Вот Валера Лукьянов, к примеру, везде и всюду называет себя ландшафтным архитектором, и, что смешнее всего, ему, как правило, верят, но суть-то от названия не меняется. Он, Валера, был и останется всего-навсего выпускником сельскохозяйственной академии, агрономом, которому повезло хорошо пристроиться, а его работодатель господин Майков – просто разбогатевший, слегка остепенившийся бандит, и телохранители его тоже бандиты, разве что помоложе да победнее, и приличному человеку в их обществе, ясное дело, неуютно…
За грязным, забрызганным мутной талой жижей окном рывками проплывал лес – запущенный, дремучий, с непролазно густым подлеском, все еще засыпанный почерневшим ноздреватым снегом, неприветливый и холодный. Выпускник сельхозакадемии Валерий Лукьянов снова зашуршал картой Брянской области, хотя уже около часа назад окончательно понял, что толку с этой карты мало, можно сказать, нет совсем. На карте все выглядело просто и ясно. Не было там ни этих дремучих, протянувшихся на сотни километров лесов, ни лесных дорог и просек, перепутанных, как намотанные на вилку спагетти или как дождевые черви в баночке для наживки. Половины деревень, через которые они проезжали, на карте не было тоже, зато там значилась тьма населенных пунктов, которых на деле, похоже, попросту не существовало. Валерий чувствовал, что еще немного, и спутники обвинят его в том, что они заблудились, хотя вел машину не он и поездку эту затеял тоже не он. Правда, насчет последнего… М-да… И дернул же его черт брякнуть Майкову про старика Макарыча! Макарыч – это же просто легенда, слух, который витает в воздухе с незапамятных времен. Никто ведь толком не знает, жив ли он до сих пор, Макарыч-то, а если жив, то продолжает ли заниматься своим ремеслом. Кого ни спроси, все про него слышали, и все хором твердят одно: о да, Макарыч – это ас! Да какой там ас – чародей! В старину про таких говаривали, что у него, дескать, зеленая рука. Мол, к чему ни прикоснется, все цветет, зеленеет, а плодоносит так, что урожай на самосвале не упрешь. Словом, таких садоводов, как Макарыч, нынче днем с огнем не сыщешь – и не только в России, но и, пожалуй, во всем мире.
