Закрыв глаза, я молилась так, как никогда в жизни. А когда открыла их, то увидела вдали крохотный желтый огонек. Он плыл низко над землей и горел очень ярко.
Снегоход.
– Спасибо, – прошептала я.
Были времена, когда я задумывалась о том, существуют ли боги на самом деле, ведь они молчали и не вмешивались, когда отец сажал меня в колодец или когда избивал маму и Охотника, но теперь я знала правду. И пообещала себе, что больше никогда не буду сомневаться.
Когда снегоход подъехал ближе, огонек разделился надвое. Вдруг раздался ужасный звук, похожий на гогот гусей, только громче – как гогот целой стаи разъяренных гусей.
Я зажмурилась и прижала ладони к ушам, ожидая, когда звук умолкнет. Что-то грохнуло, как будто дверь открылась и закрылась, а затем я услышала голоса.
– Я их не видел! – кричал мужчина. – Клянусь! Они стояли посреди дороги с выключенными фарами!
– Ты мог их убить! – вопила женщина.
– Говорю тебе, я их не видел! Ты что творишь?! – набросился он на меня. – Почему ты остановилась?
Я открыла глаза и улыбнулась. Мужчина и женщина. Родители Кусто и Калипсо. Я их нашла.
Когда полиция прошла по оставленному мной следу, чтобы спасти Охотника, моего отца в хижине уже не было. Охотник все еще висел на наручниках в дровяном сарае. Все решили, что отец убил его. Да и почему бы они стали думать иначе? Никто ни на секунду не допустил мысли, что двенадцатилетний ребенок в состоянии совершить подобное. Ведь под рукой имелся похититель и насильник, на которого можно повесить убийство.
Как только все решили, что отец убил Охотника, я поняла, что лучше пусть так и будет. Может, я и плохо разбиралась в делах внешнего мира, но соображала достаточно, чтобы понять: признание в убийстве Охотника ничего не изменит, только разрушит мою жизнь. Отец был плохим человеком. И он попадет в тюрьму очень и очень надолго. Все так говорили. А у меня впереди целая жизнь. И за нее мой отец поплатится своей.
Однако я все же сполна заплатила за свое преступление. Убийство меняет. Не важно, сколько животных ты подстрелил, поймал, освежевал, выпотрошил и съел. Убийство человека – это совсем другое. Если ты отнял чью-то жизнь, ты сам уже никогда не будешь прежним. Охотник был жив, а затем умер, и это сотворили мои руки. Я думаю об этом всякий раз, когда расчесываю волосы Айрис или сажаю Мэри в ее креслице в машине, когда помешиваю в кастрюле желе или глажу мужа по груди. Я смотрю, как мои руки совершают эти обычные действия, и думаю: «Вот руки, которые сделали это. Руки, отнявшие чужую жизнь». И я ненавидела отца за то, что он вынудил меня принять такое решение.
До сих пор не могу понять, как у отца получается убивать так просто и без угрызений совести. Я думаю об Охотнике каждый день. У него была жена и трое детей. Каждый раз, когда я смотрю на своих девочек, я думаю о том, каково бы им пришлось расти без отца. После того как мы ушли с болота, я хотела сказать вдове Охотника, что сожалею о том, что случилось с ее мужем. И ценю то, что он принес себя в жертву ради нас с мамой. Я думала, что смогу сказать ей об этом, когда увижу ее в суде в день приговора отца, но к тому моменту она успела подать встречный иск моим дедушке и бабушке, чтобы заставить их выплатить ей часть денег, заработанных на продаже нашей истории желтой прессе, так что мне не позволили этого сделать. В конце концов она выиграла большую сумму, отчего мне стало легче. Хотя, как часто ворчал дедушка, все деньги в мире не смогли бы вернуть ей мужа.
Или мою собаку. Если я плачу, а это, как вы уже успели заметить, довольно редко случается, то потому, что вспоминаю Рэмбо. Я никогда не прощу отца за то, что он его убил. Я бесконечно прокручивала в памяти события, приведшие к тому дню, и все время пыталась отыскать те моменты, когда могла бы поступить по-другому, если бы знала, как все обернется. Самый очевидный из них – тот, когда Охотник умолял меня помочь ему, после того как отец приковал его наручниками в сарае. Если бы я поступила, как он просил, до того как отец избил его до полусмерти, так что он слишком ослабел, чтобы уйти, Охотник, скорее всего, остался бы жив.
Но все же он умер не по моей вине. Он оказался не в то время и не в том месте, так же, как и все те, кто погибает в авариях, или во время массовых расстрелов, или при террористических атаках. Охотник решил пьяным прокатиться на снегоходе, а не я. Он потерялся и затем принял ряд решений, которые в конечном счете привели его на наш холм. Повернул налево, а не направо, выбрал этот лесок, а не тот, въехал на наш двор, чтобы попросить о помощи, когда увидел дымок над хижиной. На самом деле, после того как он выпил с приятелями и решил прокатиться, за любую из своих идей он мог поплатиться жизнью. И все же это было его решение.
То же можно сказать о маме и ее подружке, которые решили исследовать заброшенный домик у железной дороги. Я уверена: когда они бегали по пустым комнатам, мама и не подозревала, что с этого дня не увидит своих родителей целых четырнадцать лет. Если бы они знали, чем все закончится, отправились бы играть в другое место. Но они не знали.
Также я уверена в том, что, когда мой отец отвел меня посмотреть на водопад Такваменон, он даже не подозревал, что запустит цепь событий, которая в конечном счете приведет к тому, что он потеряет свою семью. И я, покидая болото, понятия не имела, как плохо все обернется для мамы и меня. Я искренне верила, что уйти с болота – это значит просто уехать. И не ожидала, что отец ранит маму и убьет мою собаку. И последним, что я увижу перед тем, как ворваться в неясное будущее, окажется Рэмбо, неподвижно лежащий в снегу у ног отца.
Если бы я знала все это до того, как оно случилось, поступила бы я иначе? Конечно. Но нужно нести ответственность за свои решения, даже если все вышло совсем не так, как хотелось.
Плохие вещи случаются. Самолеты разбиваются, люди погибают во время наводнений, землетрясений и торнадо. Снегоходы теряются. В собак стреляют. А маленьких девочек похищают.
27
Я бегу. Твердая земля у меня под ногами становится зыбкой, а затем превращается в болото. Я прикрываю глаза ладонью, защищаясь от дождя, и оглядываю противоположный берег пруда. Отца не видно. Трудно сказать, опередила ли я его или он уже рядом с моим домом.
Свернув на запад, к болоту, я направляюсь в заросли ольхи, туда, где собираются олени. Я двигаюсь быстро, перепрыгивая с одной травянистой кочки на другую, стараясь держаться поближе к областям сухого торфа, достаточно крепким, чтобы выдержать мой вес. Человек, не знакомый с болотом так хорошо, как я, не заметит опасные места, которые для меня так же очевидны, как дорожные знаки: илистые пятна, которые кажутся вполне надежными, чтобы пройтись по ним, но на самом деле могут засосать, как зыбучий песок; глубокие лужи, которые могут проглотить вас в два счета. «Огромные черные пузыри вздулись на покрытой тиной поверхности, – как говорилось в маминой сказке, – и вот принцессы и след простыл».
Добравшись до зарослей ольхи, я падаю на живот и весь остаток пути ползу на локтях. Земля влажная, грязь испещрена дорожками следов. Все старые. Человеческих среди них нет. Возможно, отец прошел здесь напрямик, когда вода стояла высоко. Возможно, он уже возле моего дома, подбирается к задней двери, ведь дом никогда не запирается, затем проходит в холл и отбирает у Стивена ключи от «чероки», чтобы забрать наших девочек, а потом стреляет в моего мужа, когда тот отказывается сообщить ему, где они.
