— Понимаете, когда он заговорил о своей матери… Я тогда и о вашей тоже подумала… Если бы ему угрожала только тюрьма, было бы другое дело, а так…
Она ободрала луковицу, ее веки увлажнились, но на сей раз от лука. Она успокоилась. Шмыгнула носом. Посмотрела на часы.
— Этот обед никогда не поспеет! А ведь есть еще господа Домб и Валеско… Если об этом сообщат в журнале, они узнают… В таком случае я хотела бы, чтобы вы с ними поговорили…
Но тут в голове у нее мелькнула другая мысль:
— Вы не видели Антуанетту?
— Я слышал, как она вошла к себе в комнату.
Хозяйка открыла дверь, позвала:
— Антуанетта!.. Антуанетта!..
Ответа не было. Дверь наверху не открылась. Мадам Барон с кухонным ножом в руке бросилась вверх по лестнице.
— Что ты здесь делаешь?
Антуанетта не делала ничего. Очага у нее на чердаке не было. В слуховое окошко, хоть оно и было закрыто, лился поток ледяного воздуха, будто стекло оказалось слишком тонким, чтобы его удержать.
Девушка лежала на кровати не шевелясь и глядела остановившимися глазами на косой чердачный потолок.
— Почему ты не отвечаешь, когда я тебя зову?
Мадам Барон никогда не видела у своей дочери такого взгляда, такой жесткости в чертах лица. Ей стало до того не по себе, что она почувствовала неодолимую потребность прикоснуться к ней.
— Ну? Чего тебе? — нетерпеливо проворчала девушка.
— Ты меня напугала. Спускайся. Здесь такая стужа… Что ты так на меня смотришь?
— Где он?
— В своей комнате…
Мать сама не знала, чем оправдать свое решение, как его объяснить.
— Тебе не понять… Он останется здесь… Но разговаривать с ним я тебе запрещаю… Ты меня слышишь?
Казалось, Антуанетта только сейчас окончательно проснулась. Она странно вертела шеей, будто старалась возвратить ей гибкость.
— Твоя сестра напрасно впутала тебя во все это… Пойдем!
Они спустились вместе, одна следом за другой. При виде Антуанетты Моисей нахмурился: ему показалось, что она как-то чересчур изменилась.
— С Домбом и Валеско я поговорю, — торопливо пообещал он.
— Спасибо… Антуанетта, ступай и достань масло из шкафа…
Она через силу улыбнулась Моисею:
— Благодарю вас, господин Моисей. Скажите, как по-вашему, я хорошо поступаю?
Он ответил только улыбкой, такой же слабой, как у нее, и двинулся к лестнице.
— Почему бы вам не прийти позаниматься у огня?
Но этого вопроса он, видимо, не расслышал.
Жизнь дома входила в повседневную колею. Лук уже начал потрескивать на слишком раскаленной сковороде, и мадам Барон, разделяя на порции рагу, сказала, не глядя на дочь:
— Главное, чтобы твой отец ничего не узнал. Просмотри газету прежде него. Если там что-то будет, вырви страницу…
Антуанетта не отвечала.
— Теперь ступай, уберись в комнате господина Домба. И не забудь, что сегодня день смены простынь.
Господин Барон вернулся домой первым, в половине двенадцатого, поскольку прибыл с ночным поездом. Повесил пальто на вешалку в прихожей, вошел на кухню, хлюпая носом, пробормотал:
— Есть будем?
— Потерпи всего несколько минут.
И жена поставила его домашние туфли перед плетеным креслом. Господин Барон снял ботинки, отстегнул воротничок.
— В Люксембурге такая холодина, что дальше некуда! На рассвете мы видели дикого кабана, он увязал в снегу…
— Там и снегу намело?
— В некоторых местах толщина снежного покрова достигает метра.
Она старалась не поворачиваться к нему лицом, но наступил момент, когда избежать этого ей не удалось.
— Что с тобой? — мгновенно насторожился он.
— Со мной?
— У тебя глаза красные.
— Это от лука.
Луковые шкурки еще лежали на столе.
— Давай-ка мне скорее поесть, и я спать пойду.
Она засуетилась, вытащила из печи картофельный пирог, который уже подрумянился, поставила на стол. Вошел Валеско, принес в складках своего пальто немного свежего воздуха с улицы.
— Подождите пятнадцать минут, мсье Валеско. Я сначала обслужу моего мужа, он после ночной смены…
— Мой друг не заходил, не спрашивал меня?
— Никто не заходил… Ах да! Загляните к господину Моисею, он хотел вам что-то сказать.
— Мне?
На душе у нее полегчало, только когда он стал подниматься по лестнице.
— Он заплатил? — осведомился господин Барон.
— Да, еще вчера! Даже торт принес, чтобы нас угостить. Я тебе оставила кусочек.
— Где Антуанетта?
— Заканчивает уборку в комнатах.
Он принялся есть в полном одиночестве, время от времени пальцем приподнимая над верхней губой свои сивые усы.
— От Сильви нет писем?
— Это у нее не в обычае — часто писать!
Мадам Барон хлопотала особенно усердно, стараясь именно так скрыть нервозность. Когда господин Домб, вернувшись и открывая дверь, слегка поклонился, господин Барон уже доел свой кусок торта и пил кофе.
— Теперь можно перекусить, мадам Барон?
— Одну секунду, мсье Домб.
При взгляде на него, как всегда, казалось, будто он только что из ванны, так свежо розовела его кожа. Отвесив еще один поклон, он собрался ретироваться.
— Куда же вы?
— К себе в комнату.
— Почему не подождать здесь? Вы нам не мешаете.
Чрезмерно церемонные манеры поляка чем-то помогли мадам Барон восстановить душевное равновесие.
— Садитесь. Ваши товарищи явятся с минуты на минуту.
Господин Барон встал, потянулся:
— Разбудишь меня часика в четыре?
И, проходя, мимоходом поцеловал жену в волосы, в то время как она кричала куда-то в пространство:
— Господин Валеско! Господин Моисей! Антуанетта! К столу!
Она силилась улыбаться чаще обычного, чтобы не заметили ее заплаканных глаз. В голове было пусто, и только когда на лестнице послышались шаги ее маленького стада, до нее дошло, что она кое-кого забыла.
— Мсье Эли! Идите есть…
Прошло несколько секунд. За это время остальные успели занять свои места. Наконец мадам Барон, напрягая слух, различила легкий звук — ключ повернулся в замочной скважине, дверь скрипнула.
Чтобы не смотреть на входящего, она стала подбрасывать уголь в топку, энергично шуровать кочергой в раскаленном пепле.
