На столе в кабинете Председателя Государственного Комитета обороны, которому нынче подчинялись все учреждения в стране, Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР и народного комиссара обороны бывало много разных бумаг, требующих незамедлительного его решения. Телеграмма Рузвельта с приложенным к ней русским переводом ждала своего часа. Только вечером Сталин перечитал ее снова и задумался над тем, что предлагает американский президент. Посланиями они обменивались довольно часто. Например, две недели назад в Кремле получили письмо союзников с отказом открыть в этом году второй фронт против Германии в Западной Европе.
Это было крайне неприятное известие.
Летом 1942 года обстановка на фронтах для Красной армии складывалась тяжелая. В первых числах июля пал Севастополь, и Крым оказался полностью захваченным немцами. Освободившиеся силы они собирались бросить на Кавказ, чтобы захватить нефтяные промыслы. Кроме того, фашисты планировали занять плодородные районы Дона и Кубани, Нижней Волги. На Сталинград уже наступала Шестая германская армия под командованием генерал-полковника Паулюса.
А союзники вознамерились собрать в Северной Америке какую-то Всемирную студенческую ассамблею с целями, пока Верховному Главнокомандующему неясными. Видимо, у них иных важных забот нет.
О чем может говорить молодежь, тем более – советская, в такие суровые и тревожные дни? Только о борьбе с фашизмом, об объединении усилий всего прогрессивного человечества против агрессора, развязавшего кровавую бойню на полях Европы. Тут можно и нужно задать вопрос о втором фронте. Если эта тема будет поднята на студенческой ассамблее, то тогда – пожалуйста…
Сталин потребовал уточнить повестку дня данного американского мероприятия. Из Вашингтона ответили: да, будет принята декларация, призывающая студентов, как самую передовую часть молодежи, выступить против нацизма. Далее последовало согласование условий пребывания советской делегации в США, обсуждение маршрута ее поездки, ведь добираться до Северной Америки можно было только на самолете и окружным путем, через Иран, Египет и Атлантический океан. Тут усиленно работали сотрудники Народного комиссариата иностранных дел.
В Главном политическом управлении РККА тем временем торопливо пересматривали сотни анкет студентов, призванных на службу. Представлялось совершенно невозможным в течение одной недели найти и вызвать кого-либо из дальних фронтовых частей. Решили ограничиться Московским военным округом. Свое веское слово сказал и первый секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов. У него кандидатуры имелись. Он настаивал на том, что в США могут поехать не только военнослужащие, но и комсомольские работники, поскольку на ассамблее придется четко проводить линию Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).
В конечном счете состав делегации определился:
Николай Красавченко, ее руководитель, секретарь по пропаганде Московского городского комитета комсомола, член ВКП(б), двадцать шесть лет, участник партизанского движения (чуть не попал в плен к немцам под Смоленском, но сумел перейти линию фронта).
Владимир Пчелинцев, старший лейтенант, Герой Советского Союза, член ВЛКСМ, двадцать три года, бывший студент 3-го курса Горного института в Ленинграде, ныне – преподаватель Центральной школы инструкторов снайперского дела (ЦШИСД) в городе Вешняки под Москвой.
Людмила Павличенко, младший лейтенант, кавалер ордена Ленина, член ВЛКСМ, двадцать шесть лет, бывшая студентка 4-го курса Киевского университета, ныне – командир снайперского взвода в 32-й гвардейской дивизии ВДВ.
Как мне потом рассказывал Михайлов, предложение о включении в состав делегации женщины обсуждалось больше всего. На заседании секретариата ЦК ВЛКСМ выступали и противники этой идеи (женщинами управлять трудно), и сторонники ее (если красивая, то представит СССР наилучшим образом). Николай Александрович, который внес мою фамилию в список, жестко отстаивал свое решение. Но последнее слово было, конечно, за Иосифом Виссарионовичем Сталиным.
Михайлов поехал в Кремль, на доклад с подробными анкетами, фотографиями, служебными характеристиками членов делегации. Верховный Главнокомандующий не спеша перелистал все три папки, задержал в руках мою и спросил первого секретаря ЦК ВЛКСМ, уверен ли он в этом выборе. Михайлов подтвердил, что да, совершенно уверен.
Ни о чем таком не подозревая, я в тот день сменилась с суточного дежурства в штабе и улеглась спать. Дежурство выдалось беспокойным. Около одиннадцати часов вечера прибыли четыре грузовые машины с боеприпасами и относительно новым вооружением – пулеметами ДШК (Дегтярев-Шпагин-крупнокалиберный). Потребовалось организовать разгрузку, оформить документы, разместить команду сопровождающих в казармах.
Стук в дверь я услышала не сразу. Но он повторился, стал громче и настойчивее:
– Товарищ младший лейтенант, вас к телефону!
– Одну минуту.
Очень не хотелось вставать, надевать гимнастерку, идти на пост, расположенный в конце коридора, разговаривать с кем-то спросонья. Но служба есть служба, и в Московском гарнизоне она особенная: высокое начальство находится слишком близко.
– Людмила, как ты там поживаешь? – рокотал в телефонной трубке бас Николая Михайлова. – Давай ноги в руки и быстро ко мне, на Маросейку, в Центральный комитет.
– Зачем, Николай Александрович?
– Дело есть.
– А можно перенести его на завтра?
– Ты что городишь, младший лейтенант? Это – приказ товарища Сталина! Теперь каждый час на счету. Тебе ясно?..
В кабинете первого секретаря я застала двух молодых мужчин. Одного – рослого, кареглазого брюнета, одетого в цивильный костюм – Михайлов представил мне первым: Николай Красавченко, руководитель советской делегации, которая отправляется на Всемирную студенческую ассамблею в Вашингтон. Второй, худой и длинный, как жердь, одетый в военную форму с тремя кубиками старшего лейтенанта на малиновых петлицах, был мне знаком. С Владимиром Пчелинцевым мы уже встречались в Вешняках, в снайперской школе, куда я приезжала по делам.
Теперь мы обменялись не очень-то дружелюбными взглядами. Владимир в феврале 1942 года за сто фрицев, уничтоженных на Ленинградском фронте, первым из снайперов в СССР получил звание Героя Советского Союза. Я за сто румын, убитых осенью 1941 года под Одессой, – именную снайперскую «СВТ-40». Он за двенадцать месяцев службы удостоился трех воинских званий: младшего лейтенанта, лейтенанта и старшего лейтенанта, при том, что счет его сейчас составлял 154 фашиста. Я, служа с июня прошлого года и имея 309 убитых гитлеровцев на счету, смогла выпросить у добрейшего Ивана Ефимовича Петрова только звание «младший лейтенант».
Вот что значат хорошие отношения с начальством, что в тылу, что на фронте!
Задуматься бы мне об этом раньше, не спорить резко с комбатом Дроминым, с командиром 54-го полка Матусевичем, с военным комиссаром Мальцевым, не дерзить бы генерал-майору Коломийцу и другим вышестоящим товарищам, объясняя особенности снайперской службы, защищая своих подчиненных, добиваясь лучшего для нашего взвода снабжения боеприпасами, вооружением, снаряжением. И вообще надо быть мужчиной, а не женщиной. Тогда бы не смотрел на меня столь высокомерно юный старший лейтенант с Золотой Звездой Героя Советского Союза на новеньком еще необмятом кителе.