Стоуни перебил.
— Послушайте, я не хочу выслушивать историю вашей жизни, святой отец. Я только хочу знать, кто моя мать.
— Я не могу сказать тебе.
— А кто может? — спросил Стоуни.
2
Джонни Миракл слез с дерева, когда увидел идущего к нему Бога в сопровождении мальчика. Бог всегда улыбался ему, Бог всегда заботился о нем и приносил еду.
Джонни побежал через площадь и приветствовал Бога могучим медвежьим объятием, от которого Бог даже чуть застонал. Потом Бог сказал:
— Джонни, хочу познакомить тебя кое с кем Наверное, ты видел, как он рос рядом с тобой…
Джонни посмотрел на мальчика, высокого нескладного подростка, которого столько раз видел носящимся на велосипеде по улицам. Джонни кивнул мальчику, лицо которого застыло каменной маской.
Потом Бог произнес:
— Джонни, это твой сын.
Джонни Мираклу показалось, что у него остановилось дыхание, что все его тело рассыпалось на куски, что Бог дернул за веревочку, на которой держалось его сердце. Слезы хлынули у него из глаз, хотя он не понимал почему. Он прикусил нижнюю губу, чтобы не закричать.
— Мой сын? — выдохнул он. — Мой сын!
3
Стоуни не ощущал ничего, кроме боли в голове. Ему казалось, что он каким-то образом превратился в привидение и больше не существует в реальном мире.
— Все, что я хочу знать… — начал он, но не успел сказать ни слова больше.
Джонни Миракл сграбастал его и принялся душить в объятиях. Стоуни отступил назад, но хватка Джонни оказалась сильнее, чем он ожидал. Можно было подумать, что его обнимает гризли.
— Мой сын! — кричал Джонни, он плакал, улыбаясь, как хэллоуиновская тыква. — Мой сын!
Наконец Стоуни каким-то образом сумел вырваться из его лап.
— Кто моя мать? — в который уже раз спросил он.
Джонни Миракл, кажется, не услышал. Он воздел руки к небесам и закричал:
— Благодарю тебя!
Затем перевел взгляд на отца Джима.
— О Господи, благодарю Тебя, благодарю Тебя, благодарю Тебя!
Стоуни подождал, пока утихнут восторги.
— Кто моя мать?
— О!
Джонни наклонял голову то в одну, то в другую сторону, словно перекатывая в голове шарики. Когда он заговорил, голос его обрел привычное звучание. То, что мать Стоуни (нет, не его мать, уже не его) называла «блеющим идиотизмом».
— Ах, твоя мама, твоя прелестная мамочка! Она была послана самим Господом, она была ангел, она была сама красота и прелесть, и когда они нас поженили, а тогда собрались все, мой сын, о, когда они нас поженили, можно было подумать, будто ад и рай встретились на земле!
Стоуни посмотрел на отца Джима.
— Кто эти «они»? О ком он рассказывает?
Отец Джим опустил глаза.
— Я не могу сказать тебе, Стоуни. Все, что я могу сказать сейчас, — ты пришел в этот мир и тебе была необходима семья. Тебе нужны были Кроуфорды. Тебе нечего было делать у Краунов…
— Да пошел ты! — рявкнул Стоуни, подавляя желание заехать святому отцу кулаком, ощущая, как все пятнадцать лет его жизни бурлят и клокочут, желая выйти наружу, оставить позади все это дерьмо, с которым так носятся взрослые.
— Не смей так разговаривать с Богом! — закричал Джонни Миракл, его идиотская ухмылка сделалась совсем сумасшедшей. Он поднял кулак, замахнулся на Стоуни и тяжело ударил его в подбородок — Никогда не разговаривай так с Богом! — Он еще раз яростно рубанул по воздуху кулаком, но Стоуни увернулся — Мой сын не смеет так…
Стоуни уже бежал, бежал, понятия не имея куда, бежал мимо сложенных на ступеньках тыкв, мимо чайной «Синяя собака», мимо продуктового магазина, мимо полицейского, который кричал ему что-то… Он бежал по улицам к маяку на Лэндс-Энд, туда, где он мог позабыть все, что узнал за это утро.
«Проснись! Проснись! — кричал он себе. — Это же сон! Это кошмар! Ты опоздаешь на контрольную по математике. Ты вчера у Норы выпил слишком много чая из «кошачьего когтя», и сейчас у тебя галлюцинации. Все это не может происходить на самом деле, не может все перемениться так быстро! Не могли же все они лгать тебе всю твою жизнь!»
Оказавшись среди высокой желтой травы за маяком, он уставился на пролив и закричал во всю мощь своих легких, чтобы освободиться от всего, чтобы дать выход чувствам.
Потом перевел взгляд на мыс Джунипер, на дом Краунов…
Крауны.
Он сел на землю, потом лег, глядя на затянутое дымкой солнце.
«О, Лурдес, где бы ты ни была, надеюсь, ты далеко отсюда, надеюсь, ты сейчас в школе, на уроке химии, сидишь и гадаешь, почему я не пришел. Гадаешь, потому что сама решила никуда не бежать со мной, решила, что все это глупости. Сидишь и думаешь, как теперь объяснить мне, что ты не сумела выскользнуть из дома этим утром, или, может быть, ты рассказала матери о беременности, после чего у нее и у отца случился приступ ярости, и теперь они вообще не позволят тебе разговаривать со мной…
Лурдес-Мария, я знаю, ты все поймешь, весь этот бред. Я знаю, ты поймешь».
А потом что-то щелкнуло внутри — так громко, словно кто-то наступил на сухую ветку под самым его ухом.
Что-то хрустнуло — и мир вокруг почернел.
— Видишь? Я знал, что это сон. Я знал, — пробормотал он, и пятна света и тьмы замелькали у него перед глазами. Боль в голове разрасталась…
Стоуни показалось, что он слышит топот далеких лошадей, скачущих вдоль линии прибоя.
И он провалился в темноту.
В темноте он увидел залив, Аурдес стояла в воде, на ней было платье, которое она обычно надевала в церковь. Она простирала к нему руки, но когда он шагнул в неподвижную воду, та окрасилась в алый цвет. Взлетели лебеди, их невероятно огромные крылья заслонили небо.
Он поднял взгляд на прекрасных белых птиц и увидел, что из их крыльев вырывается огонь… И вот уже весь мир пылает от их взмахов.
Потом Стоуни Кроуфорд открыл глаза. Голова гудела. Он вытер мокрый нос. Ладонь потемнела от крови.
— Черт возьми, — пробормотал он, садясь.
Он отключился всего на несколько секунд. Но чувствовал себя совершенно разбитым.
— Эй, парень! Стоуни, кажется? — окликнул его полисмен Деннехи, стоявший на ведущей к маяку дорожке. — С тобой все в порядке?
Стоуни выпрямился и тяжело вздохнул.
— Да, вроде бы.
Деннехи сошел с дорожки и направился к Стоуни.
— Давай-ка я тебе помогу, ладно?
Он присел на корточки рядом с ним и подхватил Стоуни под локоть.
