— Разве ты не понимаешь, что мы не подходим друг другу?
Я возила его в больницу, когда его избили, отдавала свою зарплату, чтобы он смог купить новую одежду, убирала за ним блевотину каждый раз, когда он нажирался, как свинья. А сейчас выясняется, что я больше ему не подхожу.
— А она подходит? Она тебе подходит?
— Да, — отвечает он.
— Ты спятил, — бросаю я. — Я тебя знаю. Она тебе надоест. И двух недель не пройдет, как ты вернешься.
— Прости, Лори. Но я не вернусь.
Я плачу. Что я сделала, спрашиваю, что натворила, чтобы заслужить такое?
Он отворачивается:
— Ты слишком много от меня хочешь.
Комнату начинает заливать красным. Сначала ковер, потом стены, потом стол, посуду, карандаш у телефона. Вот и Трой стал совершенно красным, словно его окунули в кровь.
Убить. Убить его.
— А она? Она не хочет от тебя слишком много?
Он пожимает плечами:
— Наверное, хочет. Но разница в том, что я хочу ей это дать.
У меня вырывается истошный крик, я словно джинн, выпущенный из бутылки, несусь по комнате, срываю картины, переворачиваю столы. Сейчас и я красная, я стала членом клуба, все руки у меня в крови. Все, все собрать в кучу на полу, сжечь весь тот ужас, о котором он мне только что наговорил, сжечь его в куче сломанного барахла, чтобы никто не отыскал.
Трой не шевелится, не пытается меня остановить, он просто стоит и смотрит. Я все таскаю и таскаю вещи, разбиваю все, что осталось, но он молчит, и весь этот погром становится бессмысленным.
Я останавливаюсь. Стою неподвижно и смотрю на него. В его глазах участие. Доброта. Он жалеет меня.
— Прости, Лори. Но я просто не хочу этого больше. Пожалей себя и поверь мне.
Его голос, он просто убивает меня. Я действительно ему верю.
Он ведет меня к двери, открывает ее. Кладет руки мне на плечи. Наклоняется. Целует на прощанье в щеку.
Я еще там, все еще с ним, еще одно мгновение. И вот я уже одна, за дверью.
Когда я была ребенком, то думала, что смерть — это стена. Я представляла себе очень большую стену. И вот она передо мной. Это смерть.
Я не знаю, как это случилось, почему все пошло прахом.
Мне нельзя тут оставаться. Я сдаюсь. Я и представить не могла, что такое может случиться. Все, что было, не считается, это из прошлой жизни. А сейчас мы у стены.
За несколько минут укладываю вещи. Забавно, но мне ничего не хочется забирать. В последний раз закутываю в шарф телевизор, кладу на кровать платье от «Прада», сверху — «Оскара», взятого у Джина. Пусть себе лежат и покрываются плесенью, я не хочу здесь больше ничего.
Сажусь в машину. Куда ехать? В Сиэтл, наверное, остановиться у Сюзанны. А может, и не стоит в такую даль. Да какая разница, куда?
Проезжаю по улице, где живет мать. Надо бы сказать ей, что уезжаю. Притормаживаю, а потом жму на газ. Я не могу, я больше не хочу ее видеть. Никогда. В зеркало заднего вида я вижу, как весь дом рассыпается в прах. И мать в халате, стоящую посреди гостиной.
Вверх по бульвару Сансет, мимо всех знакомых мест, через все жизни, которые я прожила.
Я приезжаю в офис. Вспоминаю, как я впервые увидела объявление в «Вэрайети». Требуется помощница в актерское агентство.
Я рано встала в день собеседования, перемерила свои наряды, все казалось неподходящим. Взяла деньги из кошелька у матери и поехала в «Мэйси». Купила там блузку и короткую юбку. Дрожа, накрасилась, я так хотела эту работу.
Я подъехала к зданию, увидела объявление на стоянке «Только для арендаторов». Пообещала себе, что в один прекрасный день стану арендатором. Репетирую улыбки, все, что нужно сказать, чтобы получить работу. Список имен на двери. «Агентство Джина Брауна». Набираю в грудь побольше воздуха и звоню.
Это должно было стать началом всего.
Мисс Ящик еще не приехала. Ставлю машину на ее место. Иду в офис, прибираю на своем столе, проверяю входящую информацию на компьютере, факсы от «Свитс Продакшн».
Собираю все со стола, его содержимое всегда влезало в один пакет. Иду в ее кабинет, открываю все ящики стола. Нахожу там ее фотографии и беру одну.
Пишу записку: «С меня хватит, я ухожу».
Стоя у двери, последний раз оглядываю помещение.
В холле раздается чей-то голос:
— Прошу прощения, могу я поговорить с вами одну минуту?
Это Джон Брэдшоу.
— Я полагаю, вы встречаетесь с мисс Браун.
Другой голос отвечает. Это Трой.
— Да, у вас совершенно точные сведения.
Он весел.
Я стараюсь не дышать.
— Я… не знаю, как это выразить, до меня дошли некоторые слухи, касающиеся вас… Что я могу сделать, чтобы… снизить ваш интерес к ней? Я знаю, что вы хотите получить работу в рекламе. Что, если я устрою вам кое-что?
У меня перехватило дыхание. Я жду ответа Троя. Будто подвешена на веревке над бездонной ямой.
Трой смеется:
— Я вам очень благодарен, мистер Брэдшоу. Ценю вашу заботу, но боюсь, вы немного опоздали.
— Что вы хотите сказать? — резко спрашивает Брэдшоу.
— Дело в том, — говорит Трой, — что в эти выходные мы с Пандорой ездили в Лас-Вегас. И, — он ухмыльнулся от удовольствия, — нас немного занесло.
Я вся заледенела. Я просто кусок льда, я жду.
— Мы поженились.
Я смотрю на стену. Она так высока, она уже выше меня, я ничего за ней не вижу, ни неба, ни облаков, один холодный серый камень.
Гари
Я очень давно не видел Пандору, с тех самых пор, как в прошлом феврале пулей вылетел из ее офиса. Я даже запрещал себе думать о ней, хотя порой ловил себя на мысли, что мне хочется узнать, как она живет. Когда я заходил в супермаркет, то поглядывал украдкой на очередной номер «Инквайр», нет ли там очередной фотографии Пандоры с Джоном Брэдшоу. Ничего такого там не было, да и слухов никаких до меня не доходило.
Как-то ночью, в начале июня, мне приснился сон, эротический сон, где мы с Пандорой были вместе в дюнах. И все следующее утро этот сон не выходил у меня из головы, не давая думать ни о чем пристойном. Меня это злило. И я совсем не удивился, когда в тот же день позвонила мама и сказала, что у нее есть новости о Пандоре.
— Не знаю, слышал ли ты, я тут сегодня утром встретилась на распродаже с Мэг Браун, и она сказала, что Пандора вышла замуж.
На несколько секунд я потерял дар речи.
— За кого она вышла? — произнес наконец я. — Не знаешь, это тот пожилой агент?
