– Бедолаги, – проворчал Дайан.
Рахарио кивнул. Что делали его матросы на суше – пили араку или жевали бетель или, возможно, курили опиум, ему было безразлично; на борту же он требовал от них ясной головы.
Ему самому не требовалось ввергать своих демонов в искусственный сон. Он предпочитал с ними плясать, иногда в объятиях женщины, или остудить их беснование на ветру и в воде.
– Как ты думаешь, что… – начал было Дайан, однако Рахарио прижал палец к губам и прислушался.
Он услышал какие-то звуки. Они исходили снизу, из внутренностей джонки, а потом снова смолкли. Через один-два удара сердца они возобновились.
Звуки были тонкие и жалобные – как нытье, как тихий плач.
– Люди, – прошептал он. – Они нагрузились людьми.
Одна из самых выгодных ветвей бизнеса Конгси: вербовать в Китае мужчин и перевозить сюда. Около тридцати пяти долларов требовали от зинке или от его поручителя на родине за услугу перевоза и за посредничество в поиске рабочего места там, где он должен оставаться, пока не отработает этот взнос, как минимум три года. Зачастую такой договор не стоил бумаги, на которой был написан, случались и злоупотребления, и закрепощение, и переход в рабство.
Свинской торговлей называли этот промысел в Сингапуре.
– Туан! – Голос Иуды доносился откуда-то снизу, звучал мрачно, почти гневно, и все-таки в нем чувствовалась дрожь. – Туан!
Рахарио с Дайаном молча стояли в узком трюме джонки.
Корабль скрипел и стонал на волнах.
Нестерпимой была вонь застарелого пота, кровотечений, рвоты, мочи и испражнений. Голого страха.
Привлеченные зовом Иуды, сбежались остальные матросы, теснясь позади него; один испуганно втянул воздух.
Фонарь в руке Иуды отбрасывал мерцающее пламя на ящики и мешки. На девушек, сбившихся в кучку в тесном пространстве за ящиками, вплотную друг к другу, устремив на мужчин испуганные застывшие глаза или в ужасе зажмурившись. Грязные лица были залиты слезами; то и дело слышалось всхлипывание или легкий стон. То были китайские девушки, самое меньшее дюжина, а может быть, больше.
Очень юные девушки, многие еще совсем дети.
Девушки, проданные своими родителями, чтобы их потом перепродали в Сингапуре в няньки или горничные, но в большинстве случаев все-таки в проститутки: ах ку.
Проституция в Сингапуре была официально запрещена, но ее нельзя было не заметить в китайском квартале. Стоило только взглянуть.
Британцы же стыдливо отворачивали взгляды. Конечно, потому что боялись клана Конгси, заработавшего себе на этом промысле золотые носы. Может быть, еще потому, что знали: такой запрет не будет действовать в городе, где тысячи и тысячи китайцев живут вдали от родных деревень, от семей.
Строгие традиции запрещали отсылать на чужбину приличных китайских девушек, чтобы они могли выйти там замуж. И вряд ли кули зарабатывал столько, чтобы поехать на родину и найти там себе невесту. Не говоря о суммах, которые съедала традиционная свадьба.
Китайские женщины и девушки были дефицитом в Сингапуре. Только не в борделях.
Борделей в Сингапуре было много, на любой вкус – предлагались на выбор даже китайские мальчики и мужчины, и как раз входили в моду караюки-сан, японки.
Молчание, окружившее Дайана, Иуду и других мужчин, выдавало, что они в этот момент подумали о собственных дочерях. О племянницах и маленьких дочерях соседей.
– Вот, туан! – Тирта втащил китайца, заломив ему руку за спину. – Забился подальше в угол. Хотел от нас спрятаться!
Китаец, казалось, нащупал для себя выход. Его лицо, искаженное гневом и болью, разгладилось в льстивой любезности:
– Пожалуйста, туан, осмотритесь, – воскликнул он на неразборчивой мешанине китайского и малайского, тоном хитрым и вкрадчивым: – У меня на борту лучший товар! Для вас и вашей команды! Я дам вам хорошую цену. Девушки от двухсот до трехсот долларов, смотря по возрасту и состоянию. Очень хорошая цена! Лучшие из них идут здесь по пятьсот для конечного покупателя.
Искры вспыхивали в глазах Рахарио. Он мотнул головой, показывая Иуде, чтобы убрал с глаз его; ему было все равно, что Иуда с ним сделает.
– Нет, туан! Не делайте мне ничего! Пожалуйста! Я их честно купил. Всех! Каждая стоила мне как минимум тридцать долларов! Возместите мне хотя бы мои затраты. А потом можете делать с ними, что…
Его тирада оборвалась.
Рахарио оглядел девушек. Эти плоские, сердцевидные, часто еще детские лица, глаза, то отупевшие и покорные судьбе, то горячие, прямо-таки лихорадочные. Возвращать их в Китай было бы бессмысленно; при первой возможности они будут снова проданы и куда-нибудь увезены на корабле.
– Дайан. – Тот внимательно посмотрел на него. – Ты сможешь их куда-нибудь пристроить? Всех? В дома, в лавки, где они за небольшую плату могут быть полезны? Где с ними будут обращаться хорошо? Я за это еще приплачу.
Дайан оглядел девушек; было заметно, что в мыслях он перебрал всех своих родственников, друзей и знакомых. Он задумчиво склонил голову.
– Должно получиться, туан. Я знаю нескольких приличных людей, которым может понадобиться девушка, помощница по хозяйству. – Моя жена давно мне все уши прожужжала, что ей нужна помощница для детей. Раз уж мы теперь разбогатели. – Он поднял фонарь повыше. – Если хочешь, я могу их на ночь или две устроить в моем доме или в доме моего брата. Это можно.
Рахарио кивнул сначала ему, потом другим мужчинам.
– Отведите их на корабль.
Он смотрел, как его матросы пошли к девушкам – медленными, осторожными шагами. Тихо и успокаивающе они заговорили с ними на своем языке и на тех обрывках китайского диалекта, которые знали. Они выводили девушек одну за другой; девушки дрожали, хромали, некоторых приходилось поддерживать. Некоторые плакали – может быть, от облегчения, а может быть, оттого, что еще не понимали, то ли они оказались в безопасности, то ли на следующем этапе своего мученического пути. Некоторых мужчинам пришлось нести – настолько они ослабели после долгого плавания.
Рахарио отвернулся, когда Дайан проносил мимо него девочку, она выглядела немногим старше его Феены.
– Все, туан, – сказал Дайан после того, как обошел весь трюм с фонарем в руке, заглянув в каждый уголок.
Рахарио кивнул:
– Идемте.
Какой-то звук заставил его замереть, такой слабый, что был скорее догадкой. Его рука легла на дуло пистолета.
Движением пальца он дал понять Дайану, чтобы посветил на ящик возле двери. Что-то светлое мелькнуло в щели; он не смог определить что. По другому его молчаливому знаку Дайан поставил фонарь на пол, и когда Рахарио ему кивнул, он рывком вытянул ящик.
Свернувшись калачиком и обвив руками подогнутые колени, на полу сидела девочка. Она испуганно смотрела на него снизу вверх, личико осунувшееся и белое как мел.
