– Тебя! – крикнула Гертруда Яковлевна, занятая просмотром передачи «Очевидное – невероятное». На экране Капица увлеченно беседовал с каким-то академиком, а для Вадима невероятным был этот звонок.
– Кирилл?! – Иволгин не мог поверить, в то, что слышал его голос. – Ты где, в Венгрии?!
Маркова было еле слышно, словно он находился на другом конце земли.
– Нет, я вообще-то в аэропорту! – сказал Марков. – Здесь, в Ленинграде! Готовь чай. Только, ради бога – обычный, черный.
– Ох!
Кирилл выглядел совсем возмужавшим. «Вот что заграница с людьми-то делает», – подумал Иволгин. А еще Марков был возмутительно загорелым, несмотря на то что на дворе была поздняя осень и даже те ленинградские счастливцы, кому удалось летом выбраться на юга, уже растеряли свой загар.
– Дай угадаю, – сказал Вадим, припоминая названия европейских курортов. – Ибица, Мальта!
– Все равно не угадаешь! – Марков заключил друга в объятия, такие крепкие, что Домовой едва не задохнулся.
Гертруда Яковлевна, выглянула из кухни в фартуке – радушная хозяйка, которая готова была принять именитого гостя.
– Ты насовсем?! – спросил Иволгин, и столько в его голосе было неподдельной радости, что Кирилл почувствовал себя неловко из-за того, что вынужден был ответить отрицательно.
– Нет, Вадим – наоборот! – сказал он. – Знаешь, мы с Джейн… Ах, да ты же ничего не знаешь!
В течение ближайшего часа Домовому предстояло узнать многое о жизни Маркова за последние месяцы. То, что Кирилл не считал возможным излагать письменно, опасаясь цензуры.
– Значит, вы теперь вместе? – Вадим был чертовски рад это услышать.
Иволгину уже начинало казаться, что все они обречены на любовные неудачи, словно кто-то еще в студенческие годы наложил на них соответствующее проклятие. После встречи в Югославии Джейн и Марков расстались ненадолго, чтобы окончательно воссоединиться месяц спустя. В театре Кирилла произошел раскол – обычное дело в художественной среде, над которой к тому же больше не властен был дышащий на ладан партийный контроль.
Джейн, которая до той поры не пыталась вмешиваться в его профессиональную деятельность, свела Кирилла с одним из известных европейских импресарио.
– Ух ты! – Вадим покачал головой. – Только не говори мне, что отказался от миллионов!
– Ну, о миллионах речи не идет! – сказал Кирилл. – Но отказываться я и правда не стал! Надеюсь, ты простишь меня!
Вид у него был несколько виноватый.
– Простить за что?! – Домовой недоумевал. – Я так рад за тебя, Кира! Я и представить себе не мог, что все так получится.
Марков обнял его. Была какая-то вопиющая несправедливость в том, что он получил все, а Домовой при всех его несомненных заслугах остается несчастным, а это он ясно читал в глазах друга. Впрочем, воссоединение с родителями можно было считать за добрый знак.
– К своим не заглянешь?! – после свершившегося примирения с родителями Иволгин всерьез задумывался над тем, как бы восстановить мир в семье товарища.
Марков ничего не ответил, только покачал головой с печальной улыбкой и стал разбирать пакет с подарками для Вадима и Верочки. Время от времени он поглядывал на часы.
– Уже возвращаешься?! – спросил растерянно Иволгин.
– Сначала нужно в Москву. Ты не представляешь, сколько бюрократической мороки с этими театральными делами – у меня уже в глазах рябит от справок и печатей.
Он не стал перечислять всех столичных бюрократов, которых предстояло посетить и подмаслить, но объяснил Вадиму, что большинство разрешений, необходимых ему, можно было легко получить благодаря взяткам и только им.
– Можно было бы к Альбине заглянуть… – пробормотал Домовой.
– Как я мог забыть! – пробормотал Кирилл и стукнул себя по лбу. – Он же просил узнать… Как там Альбина?
Иволгин пожал плечами.
– Кажется, все в порядке. А кто, если не секрет, хотел узнать о ней?!
Марков попытался скрыть смущение. Было похоже, что он сказал лишнее, и запоздалый ответ это подтвердил.
– Джейн! – сказал он. – Джейн просила!
Вадим подумал, что Марков слишком быстро забыл русский язык и путается в окончаниях глаголов. Но говорить ничего не стал.
Марков снова посмотрел на часы. Билет был уже заказан.
– Еще уйма времени! – сказал он. – Идем! Проводишь, а то у меня чувство, что мы еще не скоро увидимся… И знаешь, в последнее время предчувствия меня не обманывают.
– Послушай, – спросил Вадим, когда они вы-шли на улицу, – ты ведь был там, в Англии?…
– Почему ты так решил?! – Кирилл стал необыкновенно серьезен.
– Я… – Вадим и сам не знал, что на это ответить. – Мне так показалось!
Погода была не лучшей для прогулок – ветер налетал порывами, но друзья не замечали ничего. Вадиму казалось, что времени на встречу им отпущено недопустимо мало. В мерцании синеватых, словно отсыревших фонарей Невский проспект вы-глядел как-то непривычно, словно выхваченный из потока времени. Возле самого Гостиного двора их обогнал человечек в странном черном балахоне, похожий на взъерошенную птицу. Заметив Маркова, он остановился, повернулся к ним и, улыбнувшись, поклонился каким-то замысловатым старинным манером, прежде чем исчезнуть в подземном переходе.
– Кто это? – спросил Иволгин, рассмеявшись. – Член секты, поклоняющейся Кириллу Маркову?
– О ком ты говоришь? – спросил Марков.
Вадим взмахнул рукой, показывая в сторону перехода.
– Об этом шуте в черном, который тебе сейчас кланялся!
– Странно, – сказал тихо Кирилл. – Я никого не видел!
Иволгин пожал плечами.
– Может быть, не заметил, – сказал он.
– Может быть! – согласился Марков. – Может быть…
* * *
Той осенью Иволгин заканчивал вечернее отделение ЛИВТа, днем приходилось подрабатывать. Сначала, по примеру однокурсников, он пытался пойти в грузчики, однако затеянный с бригадиром диспут о технике безопасности лишил его этого заработка. Вадим почти устроился в часовую мастерскую, но там платили сущие крохи, к тому же вскоре Альбина, узнав о его проблеме, через знакомых мужа пристроила Домового в мастерскую по ремонту бытовой техники.
Мастерской суждено было вскоре превратиться в ремонтный кооператив – закон об индивидуальной трудовой деятельности стал первой ласточкой реформ. Или может быть, вороном – одним из тех, что слетаются на запах мертвечины. Кому как! Вадим относился к жизни философски – в его положении на пустые разговоры о прошлом и будущем все еще советского государства просто не оставалось времени. Вадим жил настоящим.
