– Ну? – сказал Лев. – Так я – да или нет?
– Вы что – «да или нет»?
– Так я распустил Собор слишком рано или нет?
Я вздохнул.
– Нет, – сказал я самым искренним тоном, какой только смог изобразить, – конечно, не рано.
Лев просиял от счастья, а я про себя добавил: «Все дело в том, что созван он был слишком поздно».
Я пришел к кардиналу Каэтану через три дня, как он и просил. На этот раз я нашел его настроенным тепло и радушно, и, в отличие от прошлой нашей с ним встречи, говорил он со мной почти как с равным, а не как с домашним животным.
– Ты будешь счастлив узнать, что теперь я в состоянии дать нужные тебе сведения, – сказал он с улыбкой.
– Где он? Где Томазо делла Кроче?
– Он здесь, в Риме.
И к чему магистру была нужна вся эта чушь с вычислениями и числом 5!
– Что? В Риме? – сказал я, ошеломленный.
– Да.
– Но ведь… то есть, почему же…
– Фра Томазо сейчас несвободен.
– Для чего несвободен?
– Ты не понял меня, Пеппе. Он не несвободен что-либо делать. Я хочу сказать, что он не на свободе.
– Он в тюрьме?
Кардинал снисходительно вздохнул.
– А какую ты видишь альтернативу свободе, кроме как заключение в тюрьму? – сказал он тихо.
– Но я не понимаю!
– А зачем тебе понимать? Томазо делла Кроче содержится под стражей уже три недели.
Я едва верил тому, что слышал.
– За что его арестовали? – спросил я. От удивления я вытаращил глаза. Я не мог даже моргать.
– Были выдвинуты некоторые… ладно, буду с тобой откровенен, Пеппе… некоторые обвинения против него.
– Кто его обвинил?
– Незначительное лицо.
– В чем именно он обвиняется?
– Превышение власти инквизиции. Донесли, что он… распоряжался… определенными лицами, не признанными виновными трибуналом, неортодоксальным образом.
– Маэстро Антонио!
Я пытался не выдать голосом чувств, задавая Каэтану вопрос:
– Обвинителя зовут, случайно, не Антонио Донато?
Теперь была очередь Каэтана удивляться.
– Откуда ты знаешь? – резко спросил он.
– Вы не будете поражены, если узнаете, что я – один из тех, кем Томазо делла Кроче распорядился «неортодоксальным образом».
– Буду, и даже очень.
– Но это правда. О, только не просите меня об этом рассказывать, история получится очень долгой! Но это на самом деле правда.
Кардинал Каэтан откинулся на спинку кресла и приложил кончики пальцев к векам, словно его вдруг одолела сильная усталость.
– Мы не можем допустить скандала, – сказал он. – Только не сейчас. Только не в моем ордене! Именно поэтому нам пришлось взять Томазо делла Кроче под стражу, чтобы держать до опровержения обвинений. Мы не можем показать ни малейшей слабости, тем более при таких событиях в Германии. Это только распалит костер крестьянского бунта. Костер уже быстро перерастает в пожар.
– И что, по-вашему, я мог бы сделать?
– Я хочу, чтобы ты встретился с этим Антонио и убедил его снять обвинения. Я и так собирался попросить тебя об этом, но теперь, когда я знаю, что ты с ним знаком, задача, кажется, облегчается.
– Антонио Донато купил меня у Томазо делла Кроче, – сказал я.
– Ты все еще обижен из-за этого?
– Нет, нет, уже нет.
– Значит, исполнишь мою просьбу?
Я немного помолчал, затем сказал:
– Да. Это согласуется с моей задачей.
– И что это за задача, Пеппе?
– Спасти душу и рассудок любимого человека.
– Тогда я поручаю тебе эту миссию. И делаю это охотно.
– Где содержат Томазо делла Кроче?
– В церкви Минервы. Но сначала ты должен поговорить с человеком, называющим себя маэстро Антонио.
– И где я его найду?
– В дешевых сдаваемых внаем комнатах. Я напишу тебе адрес.
– Вы также, – сказал я, – выдадите мне свое личное письменное разрешение встретиться с Томазо делла Кроче и поговорить с ним.
Кардинал Каэтан поднес к лицу правую руку, растопырил пальцы и молча смотрел на нее некоторое время. Затем снял свой перстень – большой аметист в окружении крошечных жемчужин – и дал его мне.
– Вот, – сказал он тихим голосом, – это поможет. Они его узнают. Я также дам тебе письменный ордер.
– Благодарю, Ваше Высокопреосвященство.
Каэтан поглядел на меня задумчивым взглядом. Затем сказал:
– Надеюсь, что наши цели в конечном счете ведут к общему результату.
Я попрощался и вышел.
Маэстро Антонио жил у толстой, зловонной вдовы в ее дешевой двухкомнатной квартирке на границе с еврейским кварталом. Полагаю, что за эту роскошь он ей платил не только холодными деньгами, так как она, когда подавала нам теплое кисловатое белое вино, все бросала на него тошнотворные влюбленные взгляды, а когда перегнулась через его плечо, чтобы поставить вино на стол, ее огромная грудь вздымалась со страстной тоской.
– Ладно, пошла вон, – сказал он ей раздраженно.
Она посмотрела на него так, как смотрит верная собака на хозяина, который ее постоянно бьет, но которого она продолжает любить.
Кивнув в сторону двери, через которую она удалилась, Антонио сказал мне:
– Глупая баба, уже не знает, чем мне угодить. Мужчина же не хочет, чтобы его всего затискали.
– Да, полагаю, не хочет.
Взгляд его сделался мечтательным.
– Заметь, – сказал он, – у нее смачные ляжки. Одно мясо. За это не жалко ренты в полдуката в неделю.
Он налил себе вина, жадно выхлебал его и оглядел меня всего с головы до ног.
– М-да, мой друг-коротышка, ты, кажется, преуспел, да?
– В смысле?
– В смысле, что когда ты работал у меня, ты не наряжался как епископский прихвостень.
– Действительно, образ моей жизни несколько изменился.
– Якшаешься с важными шишками, как говорят.
– Так и говорят? – спросил я.
– Как раз так.
– И кто говорит?
– Никто не говорит, Пеппе, но все знают. Ты стал прямо князьком, пляшешь вокруг Его Святейшества с перстнями на пальцах и бубенчиками на пятках…
– Чтобы с ним всегда была музыка, куда бы он ни пошел.
