Und d'weil das nit mag sein in gut.
So mutz es kosten aber Blut.
Какой все-таки грубый язык, этот немецкий! Я всегда так считал.
Тем временем, в середине начала конца христианского мира, такого, каким он был известен почти две тысячи лет, меня все больше и больше занимал вопрос о том, что затевает Андреа де Коллини и где находится доминиканец Томазо делла Кроче. Это была еще одна смертельная болезнь, и я решил, что умереть должен не Андреа де Коллини. Каждый раз, когда я встречался с магистром, я видел, что он по-прежнему сидит над руководствами по магии и нумерологии, что он по-прежнему одержим числами 7, 2 и 5 и прежде всего зловещим числом 8. Он делал бесконечные непонятные вычисления, все бубнил и бормотал, выражая то радость, то отчаяние, в зависимости от его настроения в тот момент. Иногда казалось, что он совершенно забыл, что фарсовое расследование дела Томазо делла Кроче вообще имело место, в другое время он не мог говорить ни о чем другом. Он смотрит на меня, и я вижу во взгляде что-то похожее на любовь, и тут же, брызжа слюной, набрасывается на меня с проклятиями. Лично я ничуть не сомневался в словах Нино, который сказал: «Магистр настроен на убийство». Неясно лишь было то, когда и как это должно произойти, – вот что меня так беспокоило. Я с грустью понимал, что руководство братством и забота о нем отступили на второй план перед стремлением к мести, – понимал что поддержание огонька гностической истины почти потеряло для него значение, по сравнению с целью, которую он сам себе поставил, а именно – встреча с Томазо делла Кроче. Мне оставалось только молиться и надеяться на то, что удастся что-то сделать с доминиканцем прежде, чем они встретятся, и, может, удастся освободить магистра от мрачного демона, завладевшего его душой, и вернуть ему прежний рассудок. Вообще-то, как вы уже знаете, я решил добраться до инквизитора раньше магистра. И когда Томазо делла Кроче не будет, рассуждал я, магистру не нужны будут ни числа, ни убийство. Я должен был что-то сделать.
Я долго и мучительно думал. Я сидел до поздней ночи, сопоставляя все факты, собирая все, какие у меня были, крупицы знания об уме Андреа де Коллини и о характере Томазо делла Кроче и составлял из них ясную, четкую, разборчивую картину. Я размышлял над этой картиной, исследуя возможности, взвешивая то одно, то другое решение и вычисляя вероятность успеха. В результате раздумий я избрал план действий. Который, как я думал – отчаянно надеялся! – имел достаточно высокую вероятность успеха. Я знал, что время не на моей стороне, и, избрав план действий, я тут же приступил к его осуществлению. Согласно плану, я договорился об аудиенции с кардиналом Каэтаном, который все еще был в Риме и, без сомнения, все еще размышлял над тем, почему его встречи с Мартином Лютером оказались бесплодны.
– Томазо делла Кроче очень талантливый священник и умелый инквизитор, – сказал кардинал, предлагая мне кубок своего лучшего сицилийского вина. – Попробуй этих конфет. Они называются «Соски Адониса». Очень вкусно.
– Благодарю, Ваше Преосвященство, – сказал я, кусая вязкую, приторно-сладкую конфету.
– У тебя есть какая-то определенная причина сердиться на этого человека?
– Я просто хочу узнать, где он, – сказал я.
– Отбыл по особому поручению. Дело, касающееся только инквизиции. Кроме того, у тебя ведь есть доступ к Папе, почему бы не спросить его?
– Его Святейшество предпочитает не обсуждать этот вопрос, – ответил я осторожно. – К тому же, как он мне объяснил, нельзя ожидать, чтобы он знал все, что творится в его собственной Церкви.
Каэтан громко почмокал своей конфетой.
– Ладно, – сказал он медленно и задумчиво, – хотелось бы знать, зачем тебе нужна эта информация.
– Мне она не нужна, Ваше Высокопреосвященство, я просто хочу знать. К тому же я могу и подождать, пока Томазо делла Кроче не вернется в Рим.
– Его может долго не быть.
Я пожал плечами.
– Я терпелив, – сказал я.
– Отведай еще вина, надеюсь, оно тебе нравится.
– Очень нравится, Ваше Высокопреосвященство.
– Послушай, малыш, у меня есть предложение.
– Да?
– Да. Приходи ко мне через три дня, после того как я посоветуюсь с… с определенным людьми – относительно характера твоей просьбы. Если на нашей следующей встрече ты согласишься оказать мне некоторую услугу, не спрашивай пока какую, – я с радостью предоставлю тебе сведения, которые ты желаешь. Как тебе это?
– Загадочно, – сказал я, – Даже таинственно.
Каэтан тихо рассмеялся.
– Вероятно, я таинственный человек, – проговорил он.
И на этом аудиенция закончилась.
– Пеппе, – сказал Лев, – как ты думаешь, не слишком ли рано я распустил Латеранский Собор?
Латеранский Собор созван был, конечно, Юлием, отчасти как мера против Собора схизматиков в Пизе и отчасти из-за того, что Юлий сознавал необходимость реформ. Шестнадцатого марта 1517 года Лев с большой помпой провел заключительное заседание Латеранского Собора. Почти все реформы, обнародованные Собором, уже стали мертвой буквой.
– Зачем об этом спрашивать меня, Ваше Святейшество? – сказал я. – Я не теолог. Я даже не священник.
– Живя у меня, ты пользуешься теми же привилегиями, что и любой кардинал, и прекрасно это знаешь! – резко сказал Лев. – Отвечай на вопрос: не преждевременно ли я распустил Собор?
– Собор был идеей Юлия, Ваше Святейшество.
– Да, и Юлий умер и оставил мне доделывать начатое им дело. Во имя Христа, да это то же самое, что попросить доделать статую Микеланджело, – невозможно!
– Ну, – начал я осторожно, – помня о Лютере…
– Неужели нужно его всюду приплетать!
– Я собирался сказать, Ваше Святейшество, что если бы реформы, провозглашенные Собором, действительно были попыткой пойти навстречу назревшей радикальной реформе Церкви, то, вероятно, Лютер не поднимал бы сейчас вонь.
– Ты прав, Пеппе, – угрюмо сказал Лев, – ты не теолог.
Честно говоря, по-моему, Латеранский Собор сделал все, что мог, в смысле практических реформ, хотя в результате получилось мало, но начнем с того, что и задача у него была геркулесова. В конце концов, есть ли толк проповедовать целомудрие женщине, всю жизнь профессионально занимавшейся проституцией? Большинство постановлений Собора были, во всяком случае, лишь более точно сформулированными старыми правилами. Эти формулировки были разосланы во все стороны, но помимо Италии они по-настоящему применялись лишь в Испании и Португалии, на большую же их часть никто не обращал внимания. Например, вопреки соборному постановлению, продолжался нелепый обычай раздачи бенефициев и церковных санов детям – такого обильного источника доходов курия лишаться не хотела. Да всего три года назад было объявлено, что маленький Альфонсо, португальский инфант, может в пятнадцать лет носить сан епископа или архиепископа! Все это – грубейшее нарушение постановлений Собора. Можете себе такое представить? Какой-то сопливый мальчишка расхаживает по дворцам в Португалии, а на его головке покачивается украшенная драгоценными камнями митра! Вообще-то Лев и сам постоянно игнорирует постановления Собора, и так же поступают почти все епископы, многие из которых даже не присутствовали на заседаниях Собора, они просто продолжают поступать по-старому. Хотя мне и неприятно это говорить, но кардинал Джулио де Медичи был одним из редких исключений. Он даже потрудился созвать во Флоренции провинциальный собор с целью претворить в жизнь постановления Латеранского Собора, но из этого мало что вышло. Если вдуматься, то, возможно, у Лютера все-таки было несколько ценных мыслей – только Льву я этого сказать не осмелился.
