строфа "объясняющего" текста СП начинается строкой: "Я домолчалась до стихов". А третья строфа включает стих: "И всё кругом - стихи, стихи". СП делится с читателями самой основой своего "я": она "... так истово молчала,/ Как если бы пообещала/ Пропеть всю жизнь свою без слов". Но в конце концов не выдержала - без слов! "И грустный этот вокализ/ Я пела чисто, не врала". Подтверждаю: никогда не врала!
Есть ещё стихотворение "Когда становилось мне плохо..." СП опять-таки признаётся, во-первых, в том, что "жёсткою хваткой эпоха/ За горло хватала меня..." (вот она на длительное время и перестала петь свой грустный вокализ), во-вторых же, когда "гнилью тянуло не зря,/ - Бегом. К Пастернаку. К Марине,/ Как к пробке от нашатыря". Потому что названным поэтам, а также и следующим за ними по времени Галичу и Окуджаве присущ "свежести дух неразменный". Она говорит о своих вкусах без стесненья (добавим сюда Самойлова и Левитанского).
Все любят сегодня Булата -
Я ими лечилась когда-то.
....................................
Стихи проступали сквозь шумы,
Гитара бренчала в крови,
И времени облик угрюмый
От гнева светлел и любви.
Отсюда уже один шаг до посвящённого Гердту стихотворения, запевом которого служит ушедшее в народ, точнее в ту его часть, которая интересуется стихами, двустишье: "Есть медицина лирики высокой./ Идёт спасать - ты только позови". Это объяснение в любви к высокой лирике и её творцам и сотоварищам (таким, как Гердт). Это к ним обращена ключевая строка стихотворения: "Мне кажется, мы составляем братство". Это не потому, что СП тянется в рост большим русским поэтам. Ей не нужно тянуться. Она и так среди них. Она знает: "Поэзия. Сама душа России". И остро ощущает необходимость
... всё, что вокруг, воплотить,
Будто словом хоть сколько-нибудь заплатить
За небес широту,
за прогалину ту,
Что, наверно, умру - не сумею забыть.
"Романс"
7
Разные поэты - репатрианты из СССР по-разному интегрировались а израильскую жизнь. Были такие, кто сравнительно долго привыкал - как поэт - к здешней реальности, совсем не похожей на ситуацию в покинутой стране, пережившей затухание свободомыслия и экономический облом. СП сразу приняла Израиль - опять же как поэт, то есть продолжила сочинять стихи.
Мы помним, какими стихами она прощалась с Россией, вернее с Советским Союзом, в редакции первой книги - в том стихотворении бушевал гнев. А вот как "здоровалась" со страной евреев.
Мы теперь - самаритяне{2}.
Озираемся безмолвно.
Горизонт, как в океане,
И холмов застыли волны.
Всё торжественно и скупо.
Ось вращается без скрипа.
И огромный синий купол
За несуетность мне выпал.
То есть "скорости вращения" (несуетности) "осей" поэта и планеты совпали. Правда, и в этом стихотворении добрым словом вспомнена Россия и друзья, которые там остались: "А над вами снег кружится/ И в душе моей не тает". В другом раннеизраильском стихотворении читаем:
И всё же - право слово! - повезло.
Неизбалованной по части странствий,
Достались мне библейские пространства
И дали дальнозоркое стекло.
"Когда я покидала отчий дом..."
Это "стекло" послужило для СП тем самым магическим кристаллом, сквозь который Пушкин прозревал даль свободного романа. Эпика, как и в России, осталась для неё чуждой. Но лирические излияния шли потоком. Иной раз она полемизировала сама с собой. Как, например, в стихотворении "Я начинаю с откоса, с обрыва..." С одной стороны, поэт любуется природой Израиля, с другой - грустит по российским черёмухе и жасмину. В одной строфе: "Я отвалила родимую глыбу" и "Выбрала небо синего цвета". И далее: "Что ещё выбрала, твёрдо не знаю./ Сердце - открыто. Как рана сквозная".
И снова: "Испоконность оливковых рощ/ И бездонность небесных высот!"
Меж больших и огромных камней
Единичность травинки видней.
В красоту не подбавлен сироп -
Будто схлынул недавний потоп.
Удивиться - уже полюбить.
Но! "Но забыть (ту страну. - М.К.)? Не успею забыть". Это удивительная формулировка - "не успею забыть". Значит, не хватит оставшегося времени жизни. Если рана сквозная, на её лечение требуется много месяцев, а то и лет. Да, по правде говоря, это и радует поэта: она и не хочет забывать родные места, в которых прожила семьдесят лет.
И последняя цитата из фактически сложившегося цикла: радость пополам с горестной неизгладимой памятью:
Наконец, я на этой земле. Я в еврейской стране,
Чтобы всё, что случится, со мною случилось.
А Россия во мгле. Но Россия осколком во мне.
Мы бываем вдвоём.
И она мне приснилась.
"Пробудиться, когда темнота не как сажа черна..."
(Мне в первые месяцы пребывания в стране тоже было знакомо это чувство.)
8
Книга "Ариэль" была подписана к печати 8 августа 2003 года, а спустя год, 26 августа 2004-го СП прислала мне автографы нескольких новых стихотворений, как сказано в сопроводительном письме, "с горячей сковородки". И добавила: "Я ещё не знаю, годятся ли сколько-нибудь для презента". (Потом-то они вошли в книгу "Рассвет и сумерки", в несколько иной редакции, с небольшими исправлениями, существенными дополнениями и, главное, без пунктуации. Позже СП сказала мне: "Это такая свобода! Ведь стихи приходят лишь с интонационными паузами, а все эти запятые, тире и многоточия появляются только на письме и требуют некоторых сознательных усилий. Ломаешь голову, где тот или иной знак препинания уместней". И это говорит бывший преподаватель русского языка и литературы! - значит, вольный поэт в нём победил знатока своего предмета. А привычней всё-таки и удобней для чтения - со знаками.)
Итак, привожу полностью начало первого стихотворения из присланной мне подборки:
Для чего, объяснить не могу,
Киноплёнку в себе берегу
На какой-то особенный день,
А посмотрит другой - дребедень.
Лодки. Мостик из мокрых досок.
Длинный остров. Кусты и песок.
Или тащится наш эшелон
По бескрайности наискосок.
