конечно, подумала я, как не быть, и предположила, что ведущая скажет: смирись, уступи, не спорь, помечтай о чем-нибудь другом.
Но вместо этого прозвучало: «Милая, твоя мать чувствует себя одинокой, одинокой и растерянной, откройся ей, сделай ее своей союзницей».
Да уж, совет – зашибись. Стоило разоткровенничаться с мамой, она уже через две минуты спрашивала: «А не заговариваешь ли ты мне тут зубы, дорогая?»
«Расскажи своей маме о своих тревогах и переживаниях, поинтересуйся тем, что беспокоит ее. Может быть, сразу ничего не выйдет, милая, но со временем она откроется. Матери подростков могут казаться уверенными в себе, но на деле часто сами не свои от переживаний и растерянности. Прояви к ней интерес, хотя бы изобрази его поначалу, потом и правда им проникнешься. Ты в шаге от того, чтобы сделать маму своей лучшей подругой. Со временем ваша притворная дружба перерастет в настоящую…»
В каком только мире живут эти стариканы? Подумать только – и ведь ей платят немалые деньги за то, чтобы она несла по радио всю эту пургу. Тоже мне советчица выискалась!
Дальше старушенция перешла к двум лучшим подругам, которые крепко поссорились. Посоветовала той, что ей написала, сделать первый шаг – протянуть руку и сказать: «Послушай, я не хочу ссориться…» Совет, конечно, неплохой, но, похоже, она его где-то вычитала. Одинокие и растерянные матери. Ха-ха.
Мама с папой поругались. Мы все это поняли: слишком уж вежливыми они были за ужином. Я не знала, из-за чего вышла ссора, меня это особенно и не интересовало.
– Катриона, убери локти со стола. Прояви уважение к матери, которая приготовила для нас всех столько вкусной еды…
– Дети, не галдите. У отца был долгий и очень тяжелый день…
Меня правда не заботило, из-за чего родители поссорились. У них случались такие охлаждения в отношениях. Но это пройдет. Я делала вид, что ничего не замечаю. Катриона с Джастином, у которых на двоих мозгов едва ли наберется чайная ложка, разумеется, никакого вида не делали и лезли с вопросами.
– Вы с папой поссорились? – поинтересовалась Катриона.
– Нет, милая, что ты, конечно нет, – отозвалась мама жутким дребезжащим голосом.
– Пап, вы теперь разведетесь? – спросил Джастин.
– Нет, Джастин, ешь, не отвлекайся, – ответил папа.
– А с кем из вас я останусь? – не отставал Джастин, переводя беспокойный взгляд с одного родителя на другого.
– Не пори ерунды, Джастин, как могут родители с таким чудесным сыном, как ты, даже задумываться о разводе? – сказала я с сарказмом, но Джастин его не уловил.
– Ну тогда ладно, – счастливо выдохнул он и накинулся на остатки ужина.
Я помогла маме сложить посуду в посудомойку.
– Ты молодец, Лаки, – проговорила она.
– Что тут поделаешь? Мужчины… – вздохнула я.
Мама вдруг посмотрела на меня, и мне показалось, что у нее в глазах блеснули слезы. Но я не собиралась сходить с ума и превращать ее в свою лучшую подругу, как советовала старушенция с радио.
Следующим утром папа сказал, что я замечательная дочь, и, поскольку в последние недели он называл меня не иначе как наказанием свыше, я забеспокоилась, что родители действительно решили разойтись.
Поэтому я ничего не сказала. У меня все лучше получалось неопределенно пожимать плечами.
На следующий день папа не пришел к ужину, а мама со своей сестрой закрылись в столовой. Я попыталась погреть уши, но заметила, что Катриона занимается тем же самым, поэтому велела ей подняться к себе и не позориться, подслушивая чужие разговоры.
Папа пришел домой очень поздно. У дверей родительской спальни ничего услышать не удалось. Внутри стояла полная тишина.
Назавтра я решила попробовать кое-что новое. Дни стали серыми и похожими друг на друга, потому что противостояние в нашей семье затягивалось.
Мама работала в бутике детской одежды: она брала только утренние смены, так что днем уже возвращалась домой и надзирала за всеми. Дел у меня не было, и я пошла к ней в бутик (нам строго-настрого запрещали называть его магазином). Как и все старики, она сразу разнервничалась, увидев, что кто-то из домашних пришел к ней на работу. Сразу решила, что случилось что-то плохое.
Я сказала ей, что все в полном порядке, просто неподалеку открылась кафешка со вкусной пастой, и, может, она будет не против там вместе пообедать. Ее лицо буквально просияло.
За обедом мама сказала:
– Лаки, в этом году тебе трудно заставить себя поехать с нами в Россмор.
Я еще не говорила ей, что ни при каком раскладе не поеду в столь унылое подобие отпуска. Почему-то вспомнилась та старушенция с радио, которая уверяла, что матери чувствуют себя одинокими и растерянными. Стоило рискнуть, если я хотела добиться желаемого.
– Тебе, наверное, тоже это все нелегко дается, мам, – сказала я.
Она посмотрела на меня долгим взглядом:
– Да, Лаки, временами бывает нелегко. – Она замолчала, словно собираясь сказать что-то очень важное.
Я ждала и гадала, что она скажет: что папа до смерти ей надоел, что она завела молодого любовника или что я могу поехать в Нью-Йорк… Но мама сказала нечто совершенно иное.
– Знаешь, рано или поздно все обязательно наладится, – произнесла она наконец.
Это было так пресно и бессмысленно – я даже не знала, что ответить, поэтому выдавила из себя:
– Наверное, ты права, мам.
Она улыбнулась и похлопала меня по руке, отчего макароны с моей вилки шлепнулись обратно в тарелку. Мне казалось, если это все, что мама может сказать, жизнь кончена, и всю дорогу домой я пинала перед собой камень, что было той еще глупостью: я исцарапала носки новых туфель.
Мама собиралась за покупками, но я сказала, что у меня дела. Побоялась, что, если пойдем вместе, еще прибью ее ненароком в супермаркете. Так что я осталась дома, легла в кровать и подумала, как жаль, что я не сорокатрехлетняя древность, у которой вся жизнь уже позади. Включила радио: передавали что-то занудное про Джеймса Джойса и сумасшедших иностранцев, которые приперлись сюда из-за него.
Потом какая-то молодая репортерша брала интервью у девчонки-американки, которая проводила свой шестнадцатый день рождения, таскаясь с матерью по всем местам, упомянутым в «Улиссе». Да уж, подумала я, даже моя больная на голову мамаша – а уж у нее точно не все дома – ни за что не втравила бы меня в подобное.
И эта девчонка, Джун, с итальянской фамилией – Арпино или что-то вроде того, – сказала, что у нее есть родственники в Ирландии по фамилии О’Лири и что они родом из – чтоб ему пусто было – Россмора,
