горе, в фасаде которой утоплены огромные металлические двери, похожие на вход в какой-то ангар. Ты ещё предположил, что это могут быть американцы, и велел мне пока молчать, чтоб на ледоколе буря в стакане не началась. А что не так?
Трифон обвёл всех взглядом.
—Гри-ша… —процедил он сквозь зубы. – Нас здесь восемь человек, и все слушают тебя с крайним изумлением. Ты можешь нам толком объяснить: КАКИЕ НАХРЕН ДВЕРИ??? – почти заорал он. – Ты там что, врезал полстакана спирта?
—Ну… —чуть не плача простонала рация Гришиным голосом. Надо признать, что в более идиотском положении честный радист не чувствовал себя ни разу в жизни. Даже (по секрету говоря), когда признавался Анюте в любви.
—Я допускаю, —продолжил Трифон, —что с нами что-то произошло – мы как раз это сейчас обсуждали. Около половины шестого мы намеревались повернуть назад к снегоходам, так как, не успели бы вернуться к ужину в лагерь. С часу дня до пяти вечера мы шли вперёд, значит, к вездеходам должны были вернуться к половине десятого. Так?
—Так, —еле слышно пролепетал Гриша. Уверенность покинула его окончательно.
—Когда ты получил от меня последнее донесение?
—В 17:45. Погоди… —голос его вдруг приобрёл некоторую уверенность. – Кроме журнала, я ведь всё записывал на плёнку! Магнитофон-то был включен на «запись»!
Трифон на миг задумался, бросив взгляд на бригадира. Тот стоял и слушал разговор с высоко поднятыми бровями.
—И что? Там на плёнке я говорю о каких-то дверях? А ну, прокрути, чтоб нам слышно было.
—Сей момент! – воодушевлённо воскликнул Гриша, и по рации было слышно, как он начал клацать кнопками перемотки магнитофона. – Точно! – при этом говорил он громко, чтоб было слышно. – Я ведь все наши переговоры в эфире записываю на плёнку. Указание РАЭ. Сейчас, кстати, тоже идёт запись.
Через несколько секунд в динамике трансивера что-то щёлкнуло, и Гришин голос произнёс:
—Всё. Включил. Вам слышно?
Все восемь полярников вплотную прильнули к рации Трифона и принялись сосредоточенно прислушиваться.
Две или три секунды рация вообще молчала – видимо прокручивалась лента; затем послышалась обычная статика… и тут же раздался треск, похожий то ли на свист, то ли на скрип лязгающего металла и, наконец, всё закончилось какими-то шумовыми помехами. Всё!
Сообщение Трифона просто не записалось…
Через пару секунд в рации что-то щёлкнуло, и послышался растерянный голос радиста:
—Ничего не понимаю. Кассета стояла на «записи», всё крутилось, работало, я ведь сам проверял… Трифон! У меня всё в исправности.
Начальник спасателей стоял обескураженный и удивлённо смотрел на своих товарищей. Его внутреннему взору вдруг открылось некое озарение, пришедшее к нему секунду назад.
—Похоже, я начинаю понимать, Гриша. Твоей вины тут нет. И техника не причём.
—А что тогда?
—Сейчас… —он бросил взгляд на бригадира: —Ты думаешь то же самое?
Тот кивнул.
Надо полагать, нашу передачу что-то или кто-то… ГЛУШИЛ.
—Не понял вас? – донеслось из динамика.
—Погоди, парень. Дай подумать. Через минуту свяжемся. – Трифон перевёл рацию в режим «приёма» и обратился ко всем:
—Что-то мне это всё абсолютно не нравится. Кто-нибудь помнит, чтобы мы натыкались на какие-то металлические двери?
—Какие двери?
—Магистраль помню…
—А что, были двери?
-Гору ледяную вижу, но она далеко отсюда…
Вопросы и предположения посыпались со всех сторон. Полярники поглядывали друг на друга, удивлённо переговаривались и закидывали соседа вопросами.
—Стоп-стоп! – остановил их начальник спасателей. – Так… давайте поминутно всё припомним. Гриша сейчас будет выпытывать по связи, а я не знаю, что ему ответить. Итак. В 17 часов 45 минут я, якобы, передал ему последнее сообщение, он его принял и записал на магнитофон. Но сообщения на плёнке никакого нет.
—А ты спроси у него, —предложил бригадир, —кроме него ещё кто-нибудь слышал ваши переговоры? Может, Анюта рядом находилась?
—Спрошу. Во всяком случае, на «Академик Фёдоров» он ничего не передавал. Кстати, надо спросить у ребят с вездеходов – с ними я тоже разговаривал о дверях?
—Лучше сначала у Гриши.
—Хорошо. – Он обвёл группу растерянным взглядом. – Вообще, кто-нибудь из вас помнит, чтобы я упоминал какие-то металлические двери в ледяной скале?
Все дружно пожали плечами.
—Я так и думал, —кивнул он. – Нам просто стёрли память. Убрали из наших воспоминаний один из нежелательных эпизодов, когда я хотел передать координаты. – Он вздохнул, выругался сквозь зубы и надел перчатки. – Ладно, мужики, нужно двигать: нам ещё два с половиной часа добираться до вездеходов. Надо будет наших в лагере предупредить, чтобы включили все огни на машинах.
Полярники двинулись дальше, продолжая обсуждать между собой загадочную потерю памяти, как в своё время частично потерял её их начальник станции.
По пути Трифон вызвал радиста.
—Гриша, приём.
—Да? Я на связи.
—Слушай внимательно, думать будем вместе. Пойдём простым логическим путём, как сказал герой Буркова в фильме «Ирония судьбы».
—Пойдём вместе, —развеселился отчего-то Гриша.
Трифон не обратил внимания на шутку – не до того сейчас было.
—Давай возьмём за базис, что, как ты говорил, нас кто-то глушил. – На слове «кто-то» он сделал особое ударение. – Кстати, когда ты записывал моё донесение, один находился в рубке? Никого рядом не было?
—Один, а что?
—Ну, может Анюта забегала или Верка покушать приносила…
—Да нет, как раз в тот момент был один. Вера, как всегда в столовой новеньким что-то показывала, а Нютик пошла снимать показания сейсмографов после бурана.
—Ясно.
—Что тебе ясно? – вдруг взорвался, в общем-то, добрый всегда радист. – Ты к чему ведёшь? Ты думаешь, я тут от скуки нажрался или умом тронулся?
—Стоп, Григорий! – осадил его Трифон. – Не горячись. Я тебе просто факты выкладываю – мы тут сами все в смятении. Однако ты тоже пойми нас: мы тут восемь нормальных здоровых мужиков, никак не можем вспомнить ни о каких дверях, о которых говоришь ты, да ещё предлагаешь прослушать какую-то несуществующую запись…
—Она СУЩЕСТВОВАЛА! – чуть не закричал от обиды радист.
—Мы теперь тоже в это верим. Не кипятись. Значит, по твоим словам, последняя передача от меня велась в 17 часов 45 минут. Так?
—Выходит —так, хотя теперь я не совсем уверен даже в собственной родинке у меня на заднице.
—Родинку мы позже обсудим, —впервые за всё время усмехнулся Трифон. – Вот за эти три минуты, между 17:45 и 17:48 что-то
