И да, мы все умрём. От нас зависит только то, насколько быстро и как мучительно это произойдет.
Так он их подбадривал. Впрочем, черный юмор был его своеобразной визитной карточкой.
Он рефлекторно взглянул на часы. «Да, у меня плотный график. Надо успеть быстро провести совещание, чтобы мчаться в аэропорт и…».
Нет, пожалуй, юмора уже хватит.
– Коллеги, друзья, переходим к основной части нашего собрания...
Внезапно он чихнул и потянулся за носовым платком.
– Нет, это не то, что вы подумали, – сказал Элиот, видя, как переглянулись Моретти и Бреммер, сидящие за соседним столом. – Просто слишком долго находился на холоде в ангарах. Я недавно делал тест. А если бы было то, нас бы уже ничего не спасло.
Как вы знаете, автомобили почти готовы. Через несколько дней мы сможем отправиться в путь. Я бы хотел рассказать о наших планах. О том, зачем это всё нужно. Рудольф, включите проектор, пожалуйста.
На большом экране на стене появились карты разрушенных мегаполисов, снятых, судя по всему, с беспилотника.
– Этого мира больше нет, – продолжил Мастерсон. – Кто его разрушил, сейчас не имеет значения. Да мы и не узнаем никогда со стопроцентной точностью.
Он перехватил ехидный взгляд Кшиштофа: «Как же! Даже рождественский индюк это знает».
– Нам известно только то, что после обмена ударами 23-го августа США и Россия перестали существовать. Европа пострадала меньше, но Лондон, Париж, Гамбург, Берлин – поражены ядерными ракетами, боеголовками разной мощности, а еще больше десяти городов – ядерными фугасами. Пятая часть территории Франции и половина Великобритании подверглась радиоактивному заражению.
Кто-то за дальним столом горестно вскрикнул, хотя новостью это для них не было.
– В Азии продолжается война, – продолжал Мастерсон. – Вернее, сразу три, и это только те, где применено ядерное оружие. Вспышки «простуды» или подобных ей инфекций зафиксированы во многих регионах. В этой ситуации начавшаяся «ядерная зима» будет лишь последним гвоздем в крышку гроба… хотя она в конечном итоге прекратит эпидемии. Аналитическая группа, с учетом площадей пожаров и движения массивов воздуха, спрогнозировала резкое падение температуры в наших широтах уже на этой неделе. По всей Западной и Восточной Европе. Как минимум.
Все поёжились, словно от налетевшего порыва ветра. База, включая эти здания, обогревалась от нескольких котельных, запас топлива для которых, как и для дизельных и бензиновых генераторов, не был бесконечным.
Энергию уже экономили. Свет в здании давали люминесцентные лампы, которые могли бы работать от солнечных батарей на крыше, но по понятным причинам пришлось запитать их от дизельного генератора. Ближайшие полгода, а может и дольше, солнечные генераторы будут бесполезны.
Что будут делать люди в палаточном лагере, когда температура опустится до минус сорока по Цельсию? Минус шестидесяти? А такое возможно. Тогда не только у пунктов временного размещения будут проблемы. Почти всё жилье в этих местах – кроме домов старинной постройки – не предназначено для таких температур. Мягкий климат последних лет привёл к тому, что не у всех есть подходящие котлы, которые можно топить углем, торфом или дровами. Декоративный камин не поможет. Газовое и электрическое отопление стало бесполезным. Не говоря уже о проблемах с топливом. И не только с дизельным, но даже с обычным углём и дровами.
Элиот отхлебнул холодной газированной воды, думая, какой бы слоган могла теперь придумать компания “Pepsico”.
”Your last taste of life?”
– Итак, участвуя в работе Кризисного Центра, мы сделали всё, что могли. Дальше нам придется идти своим путем. Почти тридцать человек уже ушли, чтобы попытаться найти своих.
«И, скорее всего, они теперь так же мертвы, как их близкие», – подумалось ему, хотя вслух он этого не сказал.
– Те из вас, кто надеется, что ему есть куда возвращаться… вы ещё можете попытаться вернуться домой.
Среди тех, кто остался, немцев и австрийцев было не больше трети, да и вряд ли они смогут добраться до Берлина, Дрездена или Вены. Проехать четыреста-пятьсот миль по немецким автобанам в эти дни выглядело чертовски трудной задачей. А тем более, пройти пешком.
Для остальных, из более дальних краёв, добраться до дома просто нереально. Даже для жителей тех стран, которые вроде бы никак не участвовали в мировой войне… точнее, войнах (вроде Индонезии или Бразилии).
Нет. Больше желающих уйти не было.
Несколько дней назад их покинули трое корейцев и два японца. Попрощались с коллегами, отвесили им и шефу лично по прощальному поклону и направились к выходу. Дверь за ними закрыли, но не заперли, потому что чуть погодя также вышли несколько китайцев, державшихся плотной кучкой, а через пару минут – двое жителей индийского субконтинента. Все они пошли из лагеря разными дорогами.
«Как они будут добираться? Морем вокруг Европы и через Суэцкий канал? Сушей через Центральную Азию? Безумцы! Хотя мы тогда кто...».
Но большинство были рациональнее.
– Либо вы можете остаться в лагере и попытаться выжить здесь, – продолжал Мастерсон. – Но я должен предупредить, что это не очень хороший вариант. Лучше держаться подальше от скоплений людей и попытаться осесть в сельской местности. Может, вам удастся прибиться к какой-нибудь общине, которой повезет уцелеть. А для тех, кто доверяет мне и хочет большего… у меня есть другое предложение.
Слушали его внимательно, никто не перебивал. Хотя в обычное время это было не слишком дисциплинированное сборище.
– The last but not the least, – Элиот поднял вверх указательный палец, призывая к вниманию, – Меня некоторые упрекают в авторитарном стиле управления. Но это только от незнания того, что такое настоящий авторитаризм. На время дороги и решения проблем выживания я буду Наполеоном периода Первой империи. А после обустройства на месте вернёмся к демократии. Готов стать Наполеоном с острова Святой Елены. Это я вам обещаю. Тому, кто хоть на йоту мне не верит, рекомендую остаться. Кто знает, вдруг я сумасшедший, который, потеряв всё, что ему было дорого – всех, кого мог считать семьёй, дело моей жизни, капиталы – идёт на верную смерть. Но хочет сделать эту смерть красивой, а других забрать с собой за компанию? Как древние короли.
Он снова обвёл их взглядом. Лица были серьёзны. – Либо я гуманист и добряк, который хочет наполнить ваши последние дни иллюзией смысла. Дать возможность умереть с чувством великой цели? Нет! Ни то, ни другое. Я – практик. Проекты, за которые берусь, довожу до конца. Даже сейчас остаюсь реалистом. Мы с нашими знаниями можем сделать больше, чем
