встретился глазами с Илией.
– Я помешал? – растерявшись, спросил Оркелуз. – Очевидно.
Илия молчал и смотрел на него с явным интересом.
– Я тогда пойду, – Оркелуз указал большим пальцем свободной руки в сторону кулуара.
Ренара стояла в непонятной позе: не то винившаяся, не то осуждающая, не то насмехающаяся над ними обоими. Оркелуз попятился на пару шагов назад и оставил их, молчавших. Илия с живой эмоцией на лице смотрел на опустевший дверной проем. Ренара выставила руку, будто отказывала покинувшему их Оркелузу, и объяснила:
– Я не поощряю.
– Да я не… – Илия хотел сказать «не против», но осекся. – Потом разберемся.
«Потом» затянулось на две недели. Мир как будто замер перед бурей, все процессы, казалось, замедлились, лишь неустанно накапливались силы и припасы, чтобы вскоре начать стрелять крупнокалиберными патронами и острыми, горячими речами. Тристан готовил ритуал, Лоретт стягивал войска, Первый Советник и Лесли отлаживали работу во Дворце и Белом Сердце, Илия I наконец делал то, что положено делать королю – правил.
Через семнадцать дней на северной границе остановился поезд под белым флагом. В последние дни это было нередким событием – так кнудцы иногда сдавались в плен. Но в этот раз поезд оказался пуст, кроме одного вагона. Посылку – огромный ящик – вскрыли на границе и досмотрели, а после направили прямиком во дворец вместе с запечатанным письмом для королевы. На получение пригласили Илию и вручили ему письмо, адресованное «Ее Величеству Леславе Гавел» с подписью с другой стороны «Фельдъярл Хаммер Вельден». Илия повелел вскрыть печать в его присутствии и проверить послание на наличие ядов и иных опасностей. Бумага оказалась безопасна и чиста, если не считать нескольких скромных строк, выведенных каллиграфическим почерком, которые король не стал читать раньше матери. Но при взгляде на ящик он догадывался, что в нем. Кто в нем. Он скорбно посмотрел на лакированные доски и, не взглянув внутрь, повелел: «Подготовьте его к церемонии».
Илия почувствовал, что его лицо стекает вниз, подобно воску: носогубные морщины, мешки под глазами, – все они тянутся вниз. А когда Илия прошел мимо зеркала в маминой комнате, увидел, что цвет кожи тоже сделался восковым. И сам король будто догорел. Лесли он сказал: «Я не знаю, надо ли тебе его читать».
– Что это? – спросила она и распахнула большие глаза под тяжелыми веками.
– Пришло вместе с телом отца, – если бы эту фразу переложили на музыку, в ней слышалась бы одна нота: очень низкая, очень протяжная.
Лесли подлетела к нему и выхватила письмо и отвернулась с ним, как голодный хватает протянутую буханку хлеба и тут же отходит в сторону, пока не отобрали.
Она пробежалась глазами по тексту несколько раз, потом сделала глубокий вдох и шумный выдох.
– Что пишет фельдъярл? – поинтересовался Илия, но к письму не потянулся.
– Совершает благородный поступок по отношению к неутешной вдове, – прозвенел ледяной голос Лесли, в котором сложно было отыскать ее прежнее щебетание. – На деле желает, чтобы я уговорила тебя проявить к нему милосердие, когда вы войдете в Дроттфорд.
– Войдем в Дроттфорд? Значит, там воистину пораженческие настроения, раз даже их генералы ищут отступные пути, – задумчиво произнес Илия. – Он что-то еще писал?
– Только это, – ответила Лесли.
– Тогда, если мне представится возможность, я проявлю к нему ответное великодушие.
Когда он уходил, увидел краем глаза, что мать поджигает письмо и бросает его, горящее, на поднос. Король захотел припасть к огню щекой.
Церемония прощания с лордом Гавелом началась следующим утром и длилась весь день. Илия стоял в окружении рыцарей. Мать сидела на скамье в первом ряду – слева две фрейлины, справа Ренара, которая старалась притвориться еще одной вазой с мрачным букетом гвоздик. И если в мемориальном зале Белого Сердца все было сносно, насколько обстановка позволяла снести этот день, то в тронной зале под вечер началась пытка протоколами.
У трона поставили стол и по бокам два кресла. На троне возвышался Илия, в кресле слева сидела леди Гавел. Кресло справа пустовало, его спинка была перетянута черной лентой. Придворный герольд начал свое дело: вначале шли иностранные гости, которых не положено было заставлять ждать; после – высшие государственные чины, не имевшие титулов; следом верховное командование армии; потом дворяне из северо-западных вассальных регионов, приглашенные на церемонию. От мелких до высших титулов, пока Илия не пожалел, что отказался от завтрака и обеда – теперь он ощущал зияющую пустоту в желудке. Мать, затянутая в корсет под темно-синим платьем, едва ли не шаталась в своем кресле. Пальеров не представляли, часть из них приняли ночной караул у гроба в Белом Сердце, остальные пришли конвоем вместе с королем.
– Их светлости, герцог и герцогиня Лоретт, – прогремел герольд на весь зал, хотя к этому моменту даже его луженый голос начал давать слабину.
Генералиссимус с супругой, облаченной в черное блестящее платье, поклонились у трона. Илия рассмотрел леди: он не видел герцогиню с похорон Гислен. Тогда она, естественно, тоже пришла в трауре. Хотя она сверкала тканями и бриллиантами, казалось, что ее внутренняя красота померкла. «Печалится ли она о Гислен все время? Не оттого ли потускнела и подурнела?»
– Ее высочество, леди-сестра короля Вильгельмина Гавел, – протянул герольд.
Ренара повторила путь всех прошедших господ и дам и присела в поклоне. Судя по шепотку, бегающему в толпе, и вытянувшимся лицам Илия понял, что Первый Советник не исполнил приказ заявить о Ренаре за три дня до церемонии. Сейчас же он довольно оглядывал присутствующих: его утверждение о том, что «белые скандалы» любимы народом, Илия опровергал яростно, но безуспешно. Ренара выпрямилась. Она смотрела затуманенным взглядом выше плеча Илии. Он подавил желание оглянуться, просто вспомнил, что сзади стоит камерарий. «Потом разберемся», – подумал Илия.
В разгар вечера к Илии пробрался Тибо и доложил, что прибыл неприглашенный человек из Радожен, который не желает появляться при всем собрании. Илия вышел в холл. Там, одетый совсем неподобающе, в коричневое пальто и грязные дорожные сапоги, стоял Федотка.
– Что случилось? Где Тристан? Вы один приехали? – Король засыпал его вопросами.
Федотка снял шапку, низко ему поклонился и виновато сказал:
– Простите, Ваше Величество Илия I. Примите мои соболезнования. Но я вынужден просить у вас в Эскалоте убежища.
Глава VI. Плач Рогневы
Народы дикие любят независимость,
народы мудрые любят порядок,
а нет порядка без власти самодержавной.
Н. М. Карамзин.
Марфа-Посадница, или Покорение
