на латыне.
— Ex his moenibus Reverentiam Tuam7.
Я подошёл к полке с манускриптами, поднялся на цыпочках и нажал на третью сверху и пятую справа книгу. Сработал рычаг и нижний стелаж развернулся обратной стороной. Достав тяжеленую синюю книгу, которую в прошлой жизни дал мне настоятель для изучения латыни, положил её на стол.
Должного эффекта я добился: никто вне стен монастыря не знал о рычаге в обители настоятеля. Он подошёл ко мне ближе, присел так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне и произнёс:
— Dic mihi omnia8.
Возвращался я домой из обители в сопровождении настоятеля и одного из честных братьев. Завидев меня Гант опрометью ринулся в дом, и через пару секунд нам на встречу вышли мать с отцом и старшим братом. Не знаю о чём именно шёл разговор между настоятелем и родителями, но он сразу возымел эффект. Матушка с батюшкой стали смотреть на меня как на животворящую икону, а говорить — вкрадчиво и чуть ли ни с придыханием. Чувствовал я себя от того не в своей тарелке, но главным было их спасение и убийство чудовища, а благодаря настоятелю мои слова стали восприниматься в серьёз.
Впрочем, перед сном я узнал, что рассказал обо мне Его Высокопреподобие.
— Ты и впрямь пророк Божий? — Огорошил меня Вилсон.
— Эээ… точнее сказать я знаю грядущее и могу предотвратить нависшую опасность.
Я, отец Брауниг, не взял на себя грех назваться пророком. Может Его Высокопреподобию так и показалось, но кем я не являлся, тем не являлся.
— А правда, что к нам придёт монстр чтобы всех сожрать?
Я посмотрел в глаза моему маленькому старшему брату.
— Молись Богу и ничего не бойся, Вилсон. Мы с братьями сделаем всё, чтобы защитить тебя, родителей, Ганта и малышку Агнессу.
На лице Вилсона отразилось раздражение.
— Я твой старший брат, а ты ведёшь себя так будто это ты старший.
Я улыбнулся и взъерошил непослушные кудри волос на голове Вилсона:
— Ты всегда будешь моим старшим братом.
Утром я проснулся знаменитым на всю Малтию. Весть о том, что я пророк и что я нынче спас малютку Виту благодаря дару и Божьей воле облетела все дома в округе и вот перед моим домом собралась толпа добрых мирян.
— Гансушка, ты проснулся? — Матушка неторопливо приблизилась к моей кровати. — Люди со вчерашнего дня начали собираться под окнами. Не скажешь им пару слов, если тебе не трудно?
— Или мне прогнать их, Гансушка? — Подошёл к нам отец.
Отец ещё никогда не называл меня Гансушка насколько я помню. Но всё бывает в первый раз.
— Не нужно батюшка. Спасибо за беспокойство, матушка. Я выйду к этим добрым людям только прочитаю утреннюю молитву.
— Ты и впрямь пророк Божий? — Различил я из общего гомона толпы.
— Скажи, что будет с моим нерадивым сыном? Как мне направить его на путь истинный? — Другой голос.
— А каков будет урожай в следующем году?
Я поднял руку, и все тут же затихли. В глазах собравшихся людей я видел любопытство, недоверие, страх, надежду. Мне хотелось защитить их, оградить от опасности настолько насколько возможно, и я заговорил.
— Всё ведомо только Господу. Я же знаю ровно то, что открылось мне. Скоро в нашу любимую Малтию придёт зверь в обличие человечьем. Очень сильный зверь и двадцати мужчинам не совладать с ним. А тех, кто слаб волей он может подчинить и заставить служить себе. Этот зверь питается человеческой кровью и ничем другим. И нет в нём ни капли жалости.
Теперь единственной эмоцией в глазах людей был страх и я поспешил их успокоить.
— …Но нет того зверя, с которым нельзя совладать с Божией милостью. И этот зверь уязвим. Страшится он распятия, святой воды и Божьего света. Не под силу ему войти в круг из соли и его можно сразить, загнав в сердце заточенное осиновое древко. И не может он переступить порог дома без приглашения. Когда хотите позвать гостя говорите ему: «Я тебя не приглашаю» и коли это будет зверь, войти он не сможет, но добрый человек, знающий нашу хитрость легко перешагнёт порог.
Вот и настал тот роковой день. Двадцать второе июня тысяча семьсот сорок первого года. Отец до последнего не хотел уходить из собственного дома. А матушка до последнего не хотела оставлять в нём меня. Гант беззаботно веселился. Агнесса плакала. А Вилсон. Вилсон попросил меня разделить опасность с ним, сказал что готов положить жизнь коли то потребуется. Я же ответил, что он уже сделал это — пожертвовал собой, спасая меня. Теперь очередь за мной.
И вот я — единственный из Браунигов, оставшихся в доме на эту ночь. Но я ни один. Со мной Бой, Его Высокопреподобие и двадцать четыре монаха. Ловушка расставлена. Осталось только ждать.
В дверь постучались.
— Ещё солнце не село, — заметил один из монахов.
Дверь открыл сам настоятель и я с удивлением услышал детский голос недавно спасённой девочки.
— Зачем ты здесь, дитя? — Спросил Его Высокопреподобие.
— Я хотела увидеть Донса. Донс здесь?
Я подошёл к двери.
— Вита, зачем ты пришла? Ты разве не знаешь, что сегодня нельзя выходить?
Наверно произнёс я это слишком грубо, потому как у девочки на глазах выступили слёзы.
— Я тебя не приглашаю, — улыбнулся я.
Вита сначала взглянула на меня непонимающе, но потом тоже улыбнулась и прошла внутрь. Дверь за ней заперли. Я отвёл девочку в дальний угол.
— Сегодня очень опасно, особенно здесь, Вита, зачем ты пришла? — Повторил я, но уже более мягко. Никогда не переносил женские слёзы.
— Я пыталась выйти из дома и раньше, но сбежать удалось только сегодня.
— Сбежать?! — Я схватился за голову. — Бедные твои родители небось ищут тебя, волнуются.
— Нет-нет, я предупредила сестрёнку, что буду у тебя.
— Это ещё хуже, — вздохнул я.
Вита вытащила из кармана подола тряпичную куколку и протянула мне.
— Это тебе, на удачу. За то, что спас меня. Вернее, этого конечно мало, чтобы отплатить тебе, просто это — самое дорогое, что у меня имеется…
Я не дал ей договорить, взял куклу и чмокнул девочку в щёку. Вита тут же раскраснелась как спелая вишня, а к щеке приложила ладонь будто мои губы её обожгли и хотела было дать стрекоча, но я удержал её за руку.
— Не уходи, уже поздно. Придётся тебе остаться здесь, но заклинаю, не выходи из круга соли, который я сейчас вокруг тебя нарисую и ни при каких обстоятельствах не смотри в глаза незнакомцу который должен
