горько, что ее не было рядом, когда Никита впервые проявил себя. В том, что это произошло уже некоторое время назад, Юля не сомневалась: Алексея ничуть не удивила реакция сына.
– Ну супер, договорились. Мам, когда там борщ будет готов? – крикнул он куда-то в дом, откуда немедленно раздался голос свекрови.
– Вот уже, мальчики, соус делаю чесночный к пампушкам.
Юля вдруг почувствовала, что проголодалась. Ее свекровь всегда была отличной хозяйкой и готовила так, как Юля и не мечтала научиться.
Она ушла от Юры месяц назад, добившись от него признания, что всю историю с болезнью он просто выдумал. Картины продавались плохо, он влез в долги, чтобы прокормить себя и побаловать Юлю, и пришло время их отдавать. Не хотел ее этим грузить, вот и выдумал про болезнь.
Глядя на него, Юля внезапно осознала, что ничего не изменилось. Что перед ней все такой же мальчик, беспечно скрывшийся с места, где сбил ребенка. Врущий, избегающий ответственности. Юра остался тем же, каким она его любила в юности. Вот только взрослая женщина уже не может полюбить безответственного мальчика. Это место в ее сердце было занято Никитой.
Она приехала домой, но обнаружила там незнакомых людей, которые пояснили ей, что хозяин с детьми уехал куда-то за город.
Некоторое время Юля прожила в гостинице, а затем сняла себе квартиру, пробуя начать жизнь заново. Но у нее ничего не получилось. Не проходило ни дня, чтобы она не тосковала по семье. Поэтому она рискнула.
Первым ее заметил Никита. Он поднял голову и уставился на Юлю, скрывавшуюся в тени старой яблони. Алексей, смотрящий в этот момент на сына, удивился:
– Что там, сыночек? – и перевел взгляд на ворота. Жену он увидел сразу. Отложил в сторону инструменты и неторопливо подошел к забору.
– Привет.
– Привет. – Юля принялась неловко теребить ремешок сумки.
Она выглядела словно сошла с открытки шестидесятых годов: платье в горох, пушистые кудри, которые треплет ветер, туфли на толстых каблуках и глаза, ставшие еще больше.
– Вернулась из командировки? – усмехнулся Алексей, и Юле вновь показалось, что перед ней незнакомец. Раньше Леша никогда не говорил с ней так снисходительно. С позиции уверенного в себе человека.
– Я больше не езжу в командировки, – тихо ответила Юля и опустила глаза.
– А что так? – Алексею одновременно было и жаль ее, и тяжело от предательства.
– Поняла, что мне в них делать нечего. Я могу увидеть детей?
– Нет, – покачал головой Алексей.
– Что? – Юля была искренне шокирована. Последнее, что она ожидала услышать от мужа, – это запрет на встречу с детьми.
– У Дашки ты можешь сама спросить, хочет ли она тебя видеть, но мне кажется, что ответ будет отрицательным. Уж слишком часто она плакала по ночам, когда думала, что ее никто не видит. А у Никиты здесь без тебя произошел большой прогресс. Он выходит из дома, начал реагировать на мою и мамину речь. Кстати, мама отыскала здесь отличного логопеда. Молодая девушка, начала с ним заниматься, и он пошел на контакт. Мира надеется, что скоро он заговорит. У него все хорошо без тебя. У нас все хорошо без тебя, – поправил он.
Юля с трудом сдерживала слезы. Безусловно, она это заслужила. Но в конце концов, это и ее дети.
– Мне что, идти в суд? – сглотнув ком в горле, уточнила она и посмотрела на Алексея.
– Иди куда хочешь, – предложил тот. – Если у тебя все, то мне пора. Мы с Никитой собрались на рыбалку.
Развернувшись, он направился к дому. Юля подняла взгляд на сына, все это время не сводившего с нее глаз. Слезы сами полились по щекам. Наверное, она должна бороться за свои права. Мать, обокравшая собственного ребенка ради любовника. А что, если им действительно лучше без нее?
Сгорбившись, Юля развернулась и побрела прочь от дома, как вдруг услышала тонкое и неуверенное:
– Ма…ма.
Ей показалось, что она ослышалась. Она остановилась. Звук повторился.
– Ма-ма…
Юля развернулась и подбежала к ограде. Никита отбросил в сторону палочку и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, повторяя как заведенный:
– Ма-ма, мама, мама, мама…
Юля уже не сдерживала слез. Наплевав на запрет Алексея, она открыла калитку и побежала к сыну, встала перед ним на колени и обняла:
– Никита, Никитушка, я здесь, дорогой, здесь.
Сын вцепился в нее и продолжал повторять:
– Мама, мама, мама.
Вышедшая на крыльцо, чтобы позвать сына с внуком к столу, Авдотья с удивлением уставилась на блудную невестку (в детали сын ее не посвятил, лишь сообщил коротко, что они решили с Юлей пожить какое-то время отдельно) и на повторяющего безустанно «мама» Никиту.
– Никитушка говорит? – радостно воскликнула она и посмотрела на сына.
Тот кивнул, раскуривая трубку, а Авдотья счастливо засмеялась. Впервые с того черного дня, когда прочла письмо любовницы мужа.
– Вот радость-то! Скоро болтать начнет – не остановим! Юленька, здравствуй. Ты что-то похудела, девочка. Заходи, обед готов. Я борщ сварила, пампушки, пирог яблочный, твой любимый «Цветаевский», испекла. Заходите, будет, чем отметить! Ох ты ж мой золотой, радость-то какая!
Авдотья Ивановна спустилась с крыльца и подошла к внуку, оттесняя его от матери, подхватила на руки и прижала к груди.
– Радость-то какая, – снова и снова повторяла она, пряча лицо, залитое слезами, в волосах малыша.
Юля встала с колен, повернулась к мужу и посмотрела прямо в глаза.
– Я не уйду, – решительно заявила она. – Больше никогда. Если ты дашь мне шанс.
Алексей посмотрел на вековые сосны, растущие на участке. Бывает ли такая любовь, чтобы один раз и на всю жизнь? Наверное, бывает. У Ольги к этому Андрею такая. Интересно, какой он? Что в нем заставило его полюбить такую, как Ольга?
Задумавшись, Алексей понял, что больше он такой любви и не встречал. Зато встречал тех, кто падал, а им протягивали руку помощи. Некоторые потом эту руку кусали, но были и такие, кто держал ее крепко до последнего дня.
Алексей был уверен, что отец хотел вернуться. И что, если бы он вернулся, он бы остался жив. И что мама в конце концов его бы простила. И наверное, даже была бы моментами счастлива, несмотря на горькую обиду. И тогда у Никиты с Дашкой был бы дедушка, которым можно было бы гордиться, не погружаясь в детали его личной жизни. А так любящего деда у них больше нет. И было бы нечестно с его стороны лишать их еще и матери.
– Проходи. – Он затянулся, а затем медленно выдохнул густой дым. – Борщ стынет.
Девять месяцев спустя
