этой встречи не вышло.
Хоть один день прошел нормально у нас? Наверняка да, и далеко не один, но противоречий, споров и недопониманий было столько, что, честно сказать, все хорошее будто вообще мимо нас прошло.
Я устал. Вот правда. Пытаться доказать что-то, убедить в чем-то. Я просто хочу спокойствия, понимания и взаимности. Все. Это так много? Мне всегда наивно казалось, что нет. А оказывается…
Палыч орет слишком громко, поднимая всех на пробежку. Вчера мы с Аленой так и не виделись больше, и потом я ей не писал, и она молчала. Что принесет этот день, я даже думать не очень хочу. Вряд ли хоть что-то хорошее.
На самом деле я переспал ночь, немного остыл, даже рука почти перестала ныть от удара в нос Максиму, и мне снова отчаянно хочется ей написать.
Я иду умываться и с трудом заставляю себя не трогать телефон и не писать ничего Алене. И не заглядывать в ее окна, когда иду мимо их домика на пробежку. Как назло, она у нас сегодня по территории. Мы и мимо всех домов пробежим, и мимо медпункта. Все складывается как никогда хреново.
После пробежки я запрещаю себе идти к ней, чтобы уже в излюбленной привычке стать ее провожатым до медпункта.
Просто… а зачем? Ей это зачем?
Мне внезапно приходит мысль, что в наших отношениях все первые шаги делал я. И вторые. Старался, что-то доказывал, пытался в чем-то убедить, целовал, обнимал, даже навязывался. И не то чтобы мне слишком сложно и я жалуюсь, какой я несчастный, нет. Я в том плане… Вдруг ей все это было не нужно? Раз она сама только и делала, что отталкивала.
Аленка – нежный цветочек, ее легко можно убедить в чем-нибудь, чтобы она в это верила. Я убедил ее в том, что нам обоим нужны эти отношения, а она по привычке доверилась и просто принимала или не принимала все происходящее с нами.
Ну, либо я несу полную хрень.
В любом случае это странно. Мне теперь и правда кажется, что все это нужно было мне одному, а к ней я чуть ли не насилие применял всеми своими настойчивыми ухаживаниями и всем прочим.
Она ведь сразу мне от ворот поворот дала, еще когда мы встретились на выезде. Хотя потом все-таки сама подошла ведь… Но в итоге оказалось, что она думала, что прощается и мы больше никогда не увидимся.
А потом? Снова оттолкнула, сразу же, хотя, по логике, должна была радоваться встрече.
Боже, почему все так тяжело? У меня мозг кипит.
Окей, гугл, как понять женщину? Я не справляюсь.
Хотя, мне кажется, это невозможно. Вероятно, моя женщина сама не знает, чего она хочет. И в этом кроется вся проблема.
Ну или в том, что я идиот. Как вариант.
На завтрак иду сжимая кулаки, чтобы не сорваться при виде нее и не сделать что-нибудь. Не знаю что. Не поцеловать ее, не наорать, не утащить на плече в комнату. Не уверен, что смогу адекватно отреагировать, когда увижу ее. Если честно, соскучился адски. Но больше не трону ее.
На середине пути звонит телефон, хмурюсь от незнакомого номера. Кого там еще принесло…
– Да?
– Сергей Булгаков, вы? – звучит официальным голосом, и я напрягаюсь.
– Да, я.
– Ваша бабушка попала в больницу, подскажите, есть возможность подъехать? – После первых слов я почти ничего не слышу. И едва не роняю телефон. Ба… Что могло случиться? Забывала пить таблетки? Сердце? Как я мог ее бросить, знал же, что опасно, черт! – Сергей?
– Да, да… я… я приеду. Какая больница?
Алена
Я еще никогда в жизни не видела Сережу таким злым. Он так кричал… Честности ради, на меня еще никогда и никто так сильно не кричал. Папа всегда воспитывал меня как тепличное растение, и я росла в любви и заботе, поэтому на каждый крик у меня машинально наворачиваются слезы.
Как понять этого мужчину? Я хотела поговорить, он накричал. Подозревал меня в поцелуе! С Максом! Да где это видано вообще? Да как он подумать мог, что я после всего, что было между нами, могу хотя бы посмотреть в сторону другого мужчины, не говоря уже о чем-то большем.
Я доверилась ему как никогда и никому, а он…
Взбесился из-за Макса. А я и сама знаю, что тот идиот. Получил уже от меня, когда пришлось осматривать его нос. Но запрещать мне общаться с ним? Это слишком. Сам факт запрета – чересчур, я не привыкла к такому обращению.
Макса отправила в город в травматологию, а сама лежу на кровати калачиком, пытаясь переварить произошедшее.
Мне обидно, конечно, но я все равно так скучаю… Как это происходит? Почему мы ссоримся с теми, кого любим? А я не сомневаюсь, что Сережа любит меня. Он доказывал это десятки раз. И я люблю. И это тоже не должно поддаваться никаким сомнениям ни с чьей стороны.
Но вот так как-то все… Не получается у нас. Каждый раз что-то непонятное, отчего снова и снова слезы.
Он не пишет, и я молчу. Сережа слишком злой, я не хочу еще больше подливать масла в огонь. Явно я сейчас выступаю триггером, поэтому пусть успокоится. А потом, может быть, мы придумаем что-то…
Отчего-то становится холодно, и я укрываюсь по самую макушку, закрываю глаза и вспоминаю все наши с Сережей хорошие моменты. Их было не так много, как хотелось бы, но они были, и были сладкими, греющими душу.
На губах появляется улыбка от картинок перед глазами, и я не замечаю, как засыпаю…
А утром, сама себя не понимая, ищу глазами Сережу, хотя вчера еще так сильно на него обижалась.
Но его нигде нет, как назло. Их пробежку я проспала, а дальше словно след простыл.
Я так наивно надеялась увидеть его внизу, когда спущусь, чтобы идти в медпункт. Он бы стоял с улыбкой, я бы подошла, обняла, и снова было бы у нас все прекрасно. Но… Его нет. И улыбки у меня тоже нет.
И на завтраке его тоже нет, и от этого мне почему-то становится уже не по себе. Хоккеистам нельзя пропускать завтрак, только если не по болезни или суперуважительной причине, а так дисциплина всегда должна быть.
Из «Феникса» на меня кидают парочку взглядов парни, что неудивительно, но не игнорируют, и это уже хорошо. Но подойти к ним и спросить, где носит их красивого сокомандника, у меня
