сплошная белая опухоль, слепленное шариками осиное гнездо, вздымающееся и опадающее. В затухающем пламени свечи я увидела жест Германа: беги! И побежала на лестницу, за мной — тяжёлые шаги Германа, за ними — едва слышное неторопливое шуршание. Оно преследовало нас.
Кошка вырвалась из рук Варюши и побежала наверх. Дочку я подняла, как пушинку. Не чувствуя ног, неслась, перескакивая ступеньки. В ушах грохотал пульс, пот стекал со лба, обжигая глаза.
Остановились, когда очередной пролёт лестницы закончился тупиком. Герман и я тяжело дышали, руки Варюши удавкой вцепились в мою шею. Она, зажмурившись, что-то бессвязно лепетала. Ноги горели огнем, как и бок, а лёгкие просто пылали. Хотелось упасть на ступеньки и лежать так вечно, но всё, что я сделала, это присела. Варюша хныкала, оглядываясь по сторонам, разыскивая кошку. И мне пришлось прикрикнуть на неё.
Герман чуть ли не за шкирку приподнял меня, велев двигаться дальше. Когда приказ не помог, обнадёжил, что нам надо ещё несколько дней продержаться. Но я, не поднимаясь, потребовала рассказать всё или убираться прочь. Сама не знаю, что на меня нашло, скорее всего — усталость обездвижила.
Он вздохнул, прислушался — и рассказал: до выхода на пенсию служил он во вневедомственной службе контроля и изучения паранормальных явлений. Там-то и получил инновационный прибор, своеобразный маячок на случай ЧП. Объяснил: маяк будет работать в течение месяца, даже если вся техника выйдет из строя. В теории сигнал отследят и найдут владельца.
— В СКИПЕ (аббревиатура агентства) никогда своих не бросают, — грустно усмехнулся Герман. Даже пошутил, что теперь за разглашение информации ему следует меня ликвидировать.
Я кивнула и нашла в себе силы подняться. На фоне диких событий рассказ не удивил, а выглядел более чем реальным.
Мы спустились этажом ниже. Темно — значит, временно безопасно. Но в пути за каждым поворотом, в каждой комнате находили сюрприз за сюрпризом… Очередная дыра в стене приводила как в пустые квартиры, так и в торговые ряды магазинов, где, кроме безликих манекенов и модных тряпок, ничего полезного нет. За снежно-белыми окнами рассмотреть ничего не удавалось, а открывать их слишком опасно и страшно.
Вскоре наш запас свечей сократился вдвое. Нужно остановиться, вот только где?
Перекусили на очередной развилке. Варвара дремала у меня на руках. Я так сильно устала, что колени дрожали, а в глаза будто песка насыпали. За дырой в стене был лифт, дальше — двери квартир.
Возвращаться назад, в помещения торгового центра, нет сил, и мы попытали удачу здесь. Герман выломал квартирную дверь, и мы попали в обитель пенсионеров, с мебелью советских времён, покрытой пылью, с фотографиями на комоде, с кружевными скатертями на столиках и на телевизоре. Сами же хозяева однушки почили в вечном сне, взявшись за руки. На коврике лежали пустая баночка из-под снотворного и стакан. В закрытом графине ещё оставалась вода. Понюхала, попробовала — чистая.
Удивительно, но трупного запаха нет, только пыль и лёгкий дух аммиака. Варюшу я сразу завела на кухню, уложила на чахлый диванчик. Герман же поставил выломанную дверь на место и заблокировал её трельяжем.
В ванной в трубах вместо воды гуденье и свист. В стационарном телефоне мёртвая тишина. Удивительно, но газовая плита работала, и мы сварили кашу быстрого приготовления. В шкафчиках чай с сахаром и початая бутылка коньяка. Тёплое питьё с долей коньяка согрело, как ватное одеяло. Ком в груди рассосался, тревога ушла, всё тело накрыло одуряющее облегчение.
Во сне приходил Лёшка. Он злобно кривился и вёл себя совсем не так, как в жизни. Проснулась с полным мочевым пузырём и неприятным вкусом во рту. Свеча в банке на полу превратилась в огарок и еле тлела… По позвоночнику прошёлся холодок, я обернулась. Герман спал у окна. Варюша едва слышно посапывала на диване. Всё вроде спокойно. Но почему сильно печёт затылок, как будто кто-то смотрит?
В углу белело кое-что постороннее, чего раньше не было. Некое вздутие наподобие шарика.
На цыпочках прокралась к Герману, разбудила. Он чертыхнулся тихо, но больше не издал ни звука, встал, схватил сумку. Варю же взяла на руки я, зажав ей рот ладонью. Крадучись выбрались в узкий коридор. От аммиачной вони запершило в носу. Герман щёлкнул зажигалкой. Мы замерли: на стенах — клочья облезших обоев, свисавшие до пола. А вздутых белых шаров — как на кухне, так много, что страшно повернуться. Вдруг ненароком заденешь — и, наверное, сразу кирдык…
Герман молчком передал мне сумку и отодвинул трельяж от двери. Зажигалка не понадобилась, ибо белый цвет отсвечивал, неспешно ползя разлитыми чернилами по стенам, потолку, полу.
Выбежали из квартиры под сухой взрыв шуршащего «пенопласта», оставляя за собой резкую вонь аммиака и круговерть мелких шариков.
Он ожидал нас в коридоре — мой Лёшка! Точнее — белая фигурка с его лицом, в рост человека. Варя захныкала, завизжала. Он заступил нам дорогу, а по белому потолку что-то скреблось. И вдруг, как сквозь плёнку-мембрану, изрыгнуло Петю — то, во что он превратился, со своим осиным гнездом вместо лица и по-молочному белым телом.
Куда же нам бежать? Что же делать?!
— Давай! — подтолкнул вперёд Герман и замахнулся на пародию моего мужа сумкой. Ударил — и сумка отлетела в сторону с частью плеча псевдо-Лёшки. Всё-таки они мягкие, как из пластилина.
Я чудом увернулась от «Пети», спикировавшего с потолка. Варя от ужаса билась в моих руках, сорвав голос от крика.
Герман вовремя подтолкнул. Мы поползли под набухшим шаром, грозящим исторгнуть ещё одну пародию на человека.
А Герман — зашипел от боли. Оглянулась. «Петька» клещом вцепился в его ноги, давя их руками, как заправский питон. Всё, что я смогла придумать, — это вырвать из сумки зажигалку и бутылку водки, плеснуть на «Петю» и подпалить. Вспышка, визг, отвратительный запах — и «Петя» вертлявой змеюкой уполз к стенам. Герман, стянув свитер, сбивал пламя с горящих джинсов.
А дальше очередной коридор и бег без оглядки в поисках безопасности и темноты.
Больше в комнатах не спали, дремали поочерёдно на лестничных площадках или в коридорах.
Ноги Германа покрылись волдырями от ожогов, кожа натянулась, и от боли он так часто сжимал зубы, что
