* * *
Бедную птицу и вовсе сбило на лету. Ножки подломились, глаза затянуло бледной пленкой. Что ж, с животными куда легче, чем с людьми. Навязавшиеся ему на шею недоросли еще долго возились, из-за чего-то невнятно грызлись, но через несколько минут проняло и их. Угомонились. Роскошные ходорахские ковры, а на них – кучка острых костей, кое-как прикрытых грязными вонючими тряпками.
Однажды Тонда подшиб сороку. Бит был за это нещадно, но что толку. Потом целый месяц пришлось выхаживать птенцов. Неопрятные, крикливые, вечно голодные, то и дело норовящие вывалиться из гнезда. И возиться неохота, и бросить жалко.
Не так он мечтал вернуться домой. Не с этими спутниками, не через эту дверь.
Подождав немного, он двинулся к ним. Хромота мешала ступать бесшумно. Ногой надо будет заняться как-нибудь на досуге.
Подойдя, для верности добавил им еще, хотя от усталости перед глазами уже плавали черные колеса. Подержать, что ли, их спящими подольше? Ну, скажем, до весны. А весной пусть идут на все четыре стороны…
Спали хорошо, надежно. Рыжая улыбалась. Что-то с этой рыжей не так. Любопытно, кто были ее родители? Хотя она, дитя Болота, конечно, и сама не знает.
Красотка беспокойно металась. Пришлось класть руку на лоб, успокаиваться самому, в соответствии с наставлением травника думать про ясный солнечный полдень. Так, все у нас хорошо, цветочки цветут, бабочки порхают, облачка, естественно, проплывают… бе-е-ленькие такие… Порохом от нее несет. Стреляла, что ли? Так и есть. Руки все в копоти. Ай да полковничья дочь! Как-то заставила двух упрямых обормотов взять тебя с собой, беспомощная ты наша.
Первый обормот спал нахмурив брови, выпятив подбородок и сурово сжав кулаки. Его высочество изволят и во сне беспокоиться о нуждах подданных. Тут ясным полднем не отделаешься. Тут крутые меры требуются, решительные средства. Ладно, сейчас важнее посмотреть, что у него с легкими.
Ничего. Обошлось. Правда, сперва его высочество совсем было вознамерилось лишить сей жалкий мир своего присутствия, но обошлось. Пальцы привычно, почти не прикасаясь, плясали над тощей Варкиной грудью. Вот здесь еще звук нехорош. И здесь. Но это не страшно. Это пройдет… Живучее у нас высочество, ничто его не берет.
Второго обормота пришлось разворачивать, как свернувшегося ежа, по косточкам разминать тело, скрученное болью. Боль он забрал часов на двенадцать, но лечить не стал. Серьезных повреждений не оказалось. Стефан, поганец опытный, знает, как бить. Самые болезненные удары не всегда самые опасные. Легкое сотрясение мозга, две-три глубокие ссадины, синяки по всему телу… Нет-нет, лечить не стоит. В другой раз трижды подумает, прежде чем соваться куда не следует.
Ну вот и все. Несколько часов полного покоя и одиночества.
Он опустился на колени перед огнем. Сердце дома билось ровно, короткими сильными толчками. Волны тепла мягко проходили по пустому залу. Пол у камина уже был ощутимо теплым. К утру согреет все нижние покои, а завтра можно будет жить и в верхних, недосягаемых и больше никому не нужных.
Он лег, поудобней устроил больную спину и стал смотреть вверх. Мирно светили Сердце сокола, Конь и Всадник. Полночь. Скоро Всадник уйдет за край, а с востока поднимется холодное Копье. Он помнил все сочетания звезд, проплывавших над входом в любой час, в любую часть года.
Как он рвался из этого дома, как презирал поднебесную невозмутимость Старших…
«Безотцовщина, – твердили они, – неуправляемый, первый враг самому себе…» Дядька Антон, не обремененный добротой и излишками деликатности, выражался проще. «Драть некому», – говорил он и бодро предлагал свои услуги.
Но таким дураком, как эти два обормота, малолетний Рарка Лунь точно не был.
Глава 2
В первые за много месяцев Варке было тепло. Струи горячей воды скользили вдоль тела, унося грязь пригорских дорог, навозную вонь Антонова хлева, запах трубежских нечистот, кислый пот недавней болезни. Ничего не делать, ничего не бояться, ни о чем не думать.
Хотя место это странное, очень странное. Стылый свет серого зимнего дня и душное банное тепло. Обычные ручьи, быстро бегущие меж низких извилистых берегов. Вот только дно каждого выложено упоительно приятными на ощупь прозрачными камушками. С одной стороны полукруг влажных, ничем не обработанных скал, с другой – русла ручьев скрываются в клубящемся тумане. То ли под землю уходят, то ли вниз с обрыва срываются, то ли текут прямо через замок.
Как устроен этот замок, Варка пока не разобрался. Лишь догадывался, что тот очень велик. Можно подумать, что все горы над пустошью скрывают множество комнат, залов и переходов.
Рядом с Варкиным ручьем на камнях лежало аккуратно свернутое большущее льняное полотенце и чистая рубашка. Подумать только, рубашка! Чистая! Не важно, что она пожелтела на сгибах и слегка припахивала сундуком. А того, что фасончик вышел из моды лет двадцать назад, Варка и вовсе не замечал. Правда, его слегка смущали вышитые повсюду нежно-голубые незабудки. Но зато на второй рубашке, которую он ловко подсунул Илке, имелось жабо такого размера, что сам незабвенный Стефан умер бы от зависти.
Обе рубашки, как подозревал Варка, были личной собственностью господина Луня, недовольный голос которого доносился из гардеробной. Крайн ругался с курицами.
Впрочем, этим они занимались с самого утра. Варку разбудили слова: «Здесь жить нельзя!» – сказанные, конечно же, неустрашимой Фамкой.
– Кхм… сотни крайнов веками жили здесь. Жили и благоденствовали.
– Ну, я не знаю… крайны, может, не пьют и не едят… Хотя вы, вообще-то, ели, я видела. Нельзя тут жить. Воды нет, еды нет, топить нечем.
– Это сколько же дров надо, чтобы тут топить? – задумчиво протянула Жданка.
– Воды достаточно, – с отвращением заговорил явно уставший от женской, а то и вовсе от человеческой тупости крайн, – потом покажу. А топят здесь так: единожды в день каждый из живущих подкладывает по одному полену. Потом говоришь «Мир этому дому», и все. Будет тепло.
– Почему? – недоверчиво спросила практичная Фамка.
– Дура, – благоговейно вздохнула Ланка, – это магия крайнов.
– Нет, – брюзгливо возразил крайн, – это просто чудо. Никто не знает, почему это. Но это так. Еду и дрова на пару дней я сейчас принесу. Остальное перетащу позже.
– Я помогу, – встревоженно предложила Фамка, – вы не найдете. Или возьмете не то.
– Обойдусь без твоей помощи.
– Посуду захватите, – вздохнула Фамка.
– Посуду? Как насчет золотых блюд и серебряных приборов? У нас тут, помнится, был столовый набор, инкрустированный изумрудами.
– Ничего себе, – пробормотал Илка.
– Ну, если золото не нравится, могу предложить вестреский фарфор. Расписан узором «Синяя сетка», девятый век, дар короля Иоанна Седьмого.
– Мне бы кастрюлечку, – жалобно сказала Фамка, – медную.
