Я припадаю к твоей груди, причмокива как младенец, и теперь меня уже точно не остановить. Твои руки пытаются оттолкнуть меня, но я мычу телёнком и, наигравшись с упругими мячиками, спускаюсь ниже. Мои губы добираются до границы трусиков на тонких тесемочках, и ты испуганно замираешь.
Я возвращаюсь наверх, пальцами сдвигая перешеек твоего белья. Ты тщетно пытаешься зажаться. Глупышка! Поздно уже. Чёрт, у тебя там мокро, горячо и мне хочется ворваться без прелюдий. Подношу руку к своему лицу и вдыхаю сладкий аромат твоего желания. Приплыли! Терпение больше не про меня! Не оставляю на раздумья нам ни секунды и атакую твой полуоткрытый рот. Тону в испуганном взгляде влажных, серых глаз, одуревших от моего напора.
Одним рывком разрываю тесёмку трусов и наваливаюсь всем весом на тебя. Подхватываю под колени и врываюсь с рычанием. Твой крик не отрезвляет меня нисколько. Не соображаю ничего. Забрало упало. Лошадей понесло. Ты перестаёшь сопротивляться и обхватываешь меня руками и ногами. Не понимаю, что не так, но я словно в первый раз. Судорога сводит моё тело, и я разряжаю в тебя всю обойму. Как подросток. Мокрый, задыхающийся, я покрываю хаотичными поцелуями твоё лицо и утыкаюсь носом в твои разметавшиеся по подушке волосы. Прихожу в себя, внизу по-прежнему горячо и непривычно мокро. Приподнимаюсь на одном локте. По твоим щекам текут слёзы.
— Малышка моя, — собираю губами солёную влагу. — Ты самое прекрасное создание на земле.
Ты смущённо запахиваешь рубашку на груди, но я завожу твоё запястье тебе за голову.
— Не скрывай свою красоту от меня, — трусь носом о кончик твоего носа и неохотно выскальзываю из влажных глубин. — Напрудили мы с тобой целую постель.
Я отваливаюсь от тебя как насосавшийся клещ. Любуюсь твоими грудками, плоским животом и узкими бёдрами…
— Что это? — холодею от ужаса, увидев кровь на твоих ногах.
— Ничего! — Ты срываешься с места и скатываешься через меня с дивана.
Тёмное пятно на простыне повергает меня в ещё больший шок. Ты убегаешь из комнаты, и хлопок двери в ванную звучит пощёчиной.
— Мои легионы! Марго! — я вскакиваю и несусь следом за тобой. — Девуля! Пусти меня.
Дёргаю за ручку, но ты закрылась там на замок. Замираю. Звуков воды не слышно, лишь твоё всхлипывание.
— Открой, Маргош! — Я бьюсь головой об дверь. — Я ж не знал… Ты сама далась.
Прикусываю язык, но поздно.
— Уходи! — слёз больше не слышно в твоём голосе. — Живо одевайся и уходи.
— Сейчас! Размечталась, — я иду на кухню и шарю по ящикам. Придирчиво разглядываю ножи и выбираю самый крепкий. Возвращаюсь и за пару секунд отжимаю собачку замка.
Ты сидишь на стиральной машине, обхватив колени руками, и хватаешь ртом воздух от возмущения. Я только сейчас соображаю, что стою перед тобой, как в первые дни мироздания, и фиговые деревья ещё не выросли. На мне всё ещё твоя кровь.
— Давай поговорим, — выставляю я ладони вперёд. — Я и предположить не мог, что ты девочка. Вся такая раскованная вчера пришла, ножками передо мной цок-цок.
— Боже, какая я дура! — ты закрываешь лицо руками.
— Не называй мою женщину дурой! — целую я твою коленку и, пользуясь минутным замешательством, затыкаю пробкой слив в ванной. Поворачиваю краны, настраиваю тёплую воду и выдавливаю под струю клубничный гель из пузатого флакона.
— Я не твоя женщина! — в твоём голосе больше нет уверенности.
— А чья? — выпрямляюсь я.
Хочу снова тебя до безумия и это не скрыть. В твоём взгляде страх и обида сменяются удивлением. Смущённо отводишь глаза.
— Как ты мог не понять? Не почувствовать? — пинаешь меня ногой в живот.
Больше не сердишься. Запала на меня. Иначе бы не началось наше утро так жарко. А я не запал. Я просто утонул в тебе.
— А как я должен был понять? У меня крышу сорвало напрочь, — я опираюсь двумя руками на машину и укладываюсь подбородком на твои колени.
— Баб у тебя что ли раньше не было? — обиженно сопишь ты.
— Бабы были, но ты моя первая девочка, — я дёргаю тебя за лодыжки, спуская худенькие ноги с машины и подсовываю ладони под озябшие бёдра. Прижимаюсь к тебе своей мощью. Шепчу: — Любимая девочка! Сладкая! Обними меня, пожалуйста.
Ты недоверчиво смотришь на меня, а я от нашего соприкосновения внизу, вновь начинаю терять контроль. Хочу, чтобы ты хотя бы просто потрогала меня. Но нельзя сейчас торопиться. Нельзя. Сам трусь об тебя, прижимаясь всё сильнее к бархату вожделенного цветка. Стягиваю с твоих худеньких плеч рубашку.
— Держись за шею… Пожалуйста, — хриплю. Во рту пересохло.
Ты кладёшь мне руки на плечи, я подхватываю тебя под бёдра и забираюсь в ванну. Брызги воды попадают тебе на спину, и твоя нежная кожа покрывается мурашками. Твоя неопытность дурманит голову почище любого допинга.
Я впиваюсь в твои губы, и откидываюсь на спину, увлекая тебя за собой. Ты боишься и хочешь меня одновременно. Хочешь, конечно же больше. Облачка кружевной пены окутывают нас, ты становишься всё более раскованной. Я просовываю руку под твой живот, и ты, уткнувшись лицом мне в плечо, позволяешь себя там потрогать. Точка невозврата. Мы не выйдем из этой квартиры до моего отъезда. Мои легионы! Как сказать тебе о том, что я скоро уеду?
— Я хочу попробовать ещё раз, — шепчешь ты.
Все мысли тут же лопаются мыльными пузырями в голове. Я подныриваю под твои бёдра и погружаюсь в нереально кайфовый космос. Ты выпрямляешься и дрожишь всем телом, привыкая ко мне. Мне тесно и до одурения хорошо. Я впервые не думаю о возможных последствиях. Вообще больше ни о чем не думаю. Мне теперь всегда тебя будет мало.
[1] «Мастер и Маргарита» — роман М.А. Булгакова
Глава 43
Рита
Я часто вспоминаю те дни. Мы мало разговариваем. Ведём себя так, будто нам отведена тысяча лет на двоих, и первую её часть мы должны провести в постели. Поначалу я сильно смущаюсь, но ты завязываешь мне глаза и руки. Вливаешь нежность по венам, вживаешься в мой разум и плоть, застреваешь навеки в нервных ганглиях и жилах. На дворе лютует декабрьская стужа, а в наших сердцах расцветают яблони, поселяя весну. Ты кормишь меня с руки и шепчешь слова любви перед сном. Учишь меня быть женщиной, слабой и любимой.
Я не отвечаю на звонки. Никита и Костя сдаются на третий день, а Игорь Кириллович приезжает на пятый. Ты выходишь ненадолго в магазин, и я, не ожидая никого другого, открываю дверь на звонок, в одной рубашке.
— Ого, — Игорь Кириллович вталкивает меня в квартиру и заходит, заперев за собой дверь. — Так вот, как вы с Костей работаете здесь.
— Уходите, — я кутаюсь в рубашку, на которой почти не осталось пуговиц.
— Тебя не смущает то, что эту хату оплачиваю я? И то, что деньги на вашу клинику тоже пойдут из моего кошелька? — Игорь Кириллович проходит в комнату и смотрит на смятую постель с усмешкой. — И кого ты здесь лечишь?
