Глава 1
Санкт-Петербург, август 1994
Ирина шла по коридору, не сводя глаз с таблички «Реанимация». Сводчатые стены разносили по коридору стук каблуков. Удушающе пахло хлоркой. Чистая синяя хирургическая роба теснила бёдра и висела на плечах.
–Вы новенькая?– строго зыркнула дежурная сестра.
–Да,– Ирина поправила маску,– интерн Каца.
Она отыскала нужную дверь и проскользнула в палату. У окна Вадим лежал без сознания среди приборов и трубок.
–Очнись,– Ирина дала ему оплеуху.
–Вы кто?– раздался сзади мужской голос.
Ира обернулась. Доктор Кац – как значилось на бейдже – даже при Ириных ста восьмидесяти был на голову выше. Не мешкая, Ирина сунула доктору ногой в пах и захлопнула дверь. Врач заскулил и упал на колени.
–Ты куда двадцать лямов зелени слил, гад!– Ирина встряхнула Вадима.
–Иди сюда,– еле слышно прошептал он.
Ирина коршуном нависла над ним.
–Прости меня. Матвей не изменял тебе,– каждое слово давалось Вадиму с трудом.
Ирину бросило в холодный пот.
–Я зову охрану,– прохрипел врач.
–Дайте мне уйти.– Ирина вытащила из кармана стодолларовую купюру и кинула на тумбочку.– Искупление без покаяния.
Ирина спешно покинула палату и, вернув себе в ближайшем туалете вид респектабельной дамы, покинула больницу.
Смахнув с капота новой иномарки пожелтевшие листья, Ирина села за руль и потёрлась затылком о подголовник. Она прикрыла глаза, сдерживая рыдания, и вдохнула полной грудью аромат ванили и кожаной обивки салона. Может, и к лучшему, что два часа назад самолёт улетел в Нью-Йорк без нее. “Матвей не виноват”,– пульсировало в висках. Она сумеет все изменить. Дверь распахнулась, и неведомая сила выдернула Ирину, как тряпичную куклу, на улицу. Наманикюренный ноготь хрустнул и сломался под корень, когда пальцы цеплялись за руль, а рукав куртки треснулпо шву.
–Добегалась, подруга?
–Алекс, я все отдам!– сердце Ирины заскакало подобно теннисному мячу.
–Уже отдала,– голубые глаза парня, державшего ее в страхе последние два месяца, прожигали насквозь.– Поехали к нотариусу,дом на нас перепишешь.
Алекс тащил Ирину за шкирку, наступал в лужи, и грязь летела на её красные замшевые сапоги.
–Дом на Матвея записан,– пролепетала Ирина, с трудом удерживая дрожащими пальцами брелок от машины.
Алекс отобрал его и кинул приятелю, подпирающему плечом здоровенный черный джип:
–Отгони в наш сервис. Ирине Сергеевне тачка больше не понадобится.
–Алекс, давай поговорим. У меня есть, что тебе предложить!
–Я люблю девочек лет на двадцать младше! Или ты дочку мне свою предложить хочешь?
–Не вздумай даже приближаться к Геле,– взвилась Ирина и, вырвавшись из его рук, ощерилась как кошка.
–Похоже, ты забыла, что условия диктую я,– ухмыльнулся Алекс и втолкнул Ирину на заднее сиденье джипа.
* * *
Похороны Вадима в дождливый день уходящего лета поставили жирную точку в карьере Матвея. Опустевшие счета компании грозили позором и сроком. Вадим единственный, кто мог ответить, куда исчезли деньги, пока Матвей летал в Красноярск подписывать договор о поставке алюминия. Расстрел на улице, реанимация, морг – действительность новой России. Матвей достал из ящика стола пистолет и обвёл взглядом кабинет. Как всегда, идеальный порядок. Книги в шкафу – корешок к корешку, коллекция кортиков в начищенной до блеска витрине, даже складки на шторах, казалось, были уложены по линейке. Только стеллаж для документов его компании непривычно пустовал. Аромат охваченных огнём берёзовых дров в камине смешался с острым запахом пепла догорающих бумаг.
–Ирина, прости… – Матвей приставил ствол пистолета к виску.
Яркий отблеск огня упал на фото в золочёной рамке на краю стола. Рука дрогнула, он не может уйти и не попрощаться. Матвей тяжело вздохнул и опустил пистолет. Дочь – юная, красивая, полная сил и надежд, была маяком в жизни. Но она жила балетом, и всё реже в родительском доме раздавался её звонкий смех.
Матвей провёл пальцами по ребристой поверхности рамки. Он щёлкнул дочь на камеру в день её совершеннолетия, и эта фотография стала ему дороже прочих. В то лето они последний раз ездили в отпуск вместе. Солнце пекло нещадно. После нескольких часов глубоководного плавания двигаться не хотелось. Матвей стянул гидрокостюм, окатился пресной водой из шланга и ленивым тюленем развалился возле жены на палубе. Яхта летела, легко разрезая кристально чистую бирюзовую воду. Геля забралась на нос судна, обернулась и крикнула:
–Мам, пап, я лечу!
Ловкими движениями она собрала выгоревшие волосы в пучок на затылке. Ослепительно-белая футболка приподнялась, рукава обнажили загорелые руки, огромный вырез на спине подчеркивал длинную шею, а смуглые стройные ноги казались бесконечно длинными. Улыбка! Как он любил её улыбку! С того момента, как взял младенцем на руки…
Матвей набрал номер Гели. Эхо гудков показалось ему бесконечным.
–Папа?– тревожно ответила дочь.
–Геля, дорогая, просто захотелось услышать твой голос.– Матвей бросил взгляд на часы, стрелки сошлись на двенадцати.– Не разбудил тебя?
–Нет, перечитываю «Триумфальную арку» ивряд ли усну до утра.
Затаив дыхание, Матвей вслушивался в грудной, хрипловатый голос Гели.
–Ремарк… Как продвигаются дела со свадьбой? Как Светозар?
–Нормально,– коротко бросила она и словно потеряла интерес к разговору.
–Что-то не слышу радости.
–Просто устала немного,– её голос дрогнул.
–Дело не в усталости, сама прекрасно знаешь,– вздохнул Матвей, собираясь с духом.– Прости, если сделаю больно, но молчать больше нет сил, весь год об этом думаю.
–Режь, чего уж,– тихо смирилась Геля.
Он представил, как дочь села на постели, поджав под себя ноги и опустив плечи. В такие минуты она напоминала изваяние Русалочки в Копенгагене.
–Ваши отношения похожи на шашни двух черепах за час до анабиоза. Ты должна светиться от счастья при одном воспоминании о любимом человеке, а на тебе лица нет, стоит завести речь о Светозаре. Может, он и хороший человек, но не твой. Бросай его! Любовь – это одержимость человеком. Обоюдное беспамятство от страсти. Тогда – хоть на край света. Замуж не нужно идти из чувства долга и безысходности. Тебе же еще даже не четвертак, вся жизнь впереди!
–Страсти в романах, а мы с Бракозяброй просто ещё не были близки. Может из-за этого проблемы?
–Пф! Я очень ценю твои моральные устои, но век, когда жених невесте до свадьбы лишь край подола целовал, давно канул в лету. Боюсь, первая же ваша близость лишь усугубит проблему. Когда нелюбимый человек в постели поцелует – вообще свихнёшься. Твоя мама подарила мне счастье. Я и помыслить не мог о другой женщине.
