куда я не вытягивал фейсконтроль.
Юля громко наезжала на швейцара, тот быковал, я лежал на тротуаре и смотрел в небо. Там исчезали остатки моей крутизны. Что-то было на эту тему в кинофильме «Война и мир» советского режиссера Бондарчука, но что конкретно – я не мог вспомнить.
– Толя, он просто козел, не обращай внимания!
Юля подбежала к моей распростертой тушке и попыталась меня поднять.
– Осторожно, тут скользко.
Я успел ее предупредить, но она все равно упала. Хорошо – на меня. Я мягкий.
Лицо ее оказалось совсем рядом, большие перепуганные глаза, губы.
Я их поцеловал.
– Не злишься?
– Вообще, ни капли.
– Он реально козел.
– Забей.
Я поцеловал ее еще раз и подумал – как же все-таки здорово, что она не поехала позавчера на «Белорусскую».
– Ну-ка, поднялись и ушли отсюда, – подошел к нам швейцар.
Мимо, аккуратно хрустя наледью – будто ехал по леденцам – прокатился навороченный «лексус». За рулем томная брюнетка в соболях. Она с интересом разглядывала нашу композицию.
– Беги, – подмигнул я халдею. – Чаевые свои просрешь.
Тачка остановилась у крыльца гостишки, и швейцар подорвался к ней.
– Лежбище котиков закрывается, – сказал я, поднимаясь и протягивая руку Юле.
– Я сюда приведу продюсера, – выдохнула она. – Ты дождешься?
– Теперь да.
– Точно?
– Вообще без базара.
Но на душе было стрёмно. Получалось, что я согласился ждать из-за отца. Оставалась еще надежда на поцелуй – Юля могла подумать, будто мое «теперь» означает «после поцелуя», но сам-то я знал, что к чему. Мне нужны бабки. И сейчас их должны были принести. Вытащить на крыльцо, как объедки для дворовой собаки.
То есть тебя шуганули, уронили ниже плинтуса, не пустили на порог, а ты мнешься такой и ждешь. Терпеливо высматриваешь свою косточку.
Человек – это звучит, сука, гордо.
Минут через пять на крыльцо, оттолкнув швейцара, выскочил мужичок в мятом пиджаке на одну футболку.
– Ты бы приоделся нормально, – буркнул он мне. – А то бегаю из-за тебя по морозу, как шлюхи на Ленинградке.
И действительно побежал к стоявшему на парковке белому «мерсу».
– Сюда давай! – крикнул он, оборачиваясь рядом с машиной. – Хули там встал?
– Пойдем, – сказала Юля, выходя из отеля. – Это он.
– Здрасьте, – выдохнул я, забираясь на заднее сиденье.
– Хуясьте, – ответил продюсер. – Заболею теперь из-за тебя.
– Извините.
– А хули мне твое «извините». Юля, прости.
– Ничего, я привыкла.
Он повернулся к водителю:
– Слушай, иди покури. Не видишь – мне поговорить надо.
Тот молча вышел из машины. Продюсер покосился на меня. Цыкнул зубом.
– Короче, послушал я твои песенки… Ну, кое-что есть… К тому же, Юле отказать – это целое дело.
Я посмотрел на нее. Юля сосредоточенно набирала сообщение на своем телефоне.
– Пять штук аванса, которые ты попросил, я ей передал, – продолжал продюсер. – Вычтем по договору, отработаешь. Формат поменяем. Попсу голимую делать не будешь, но то, что сейчас у тебя, – это для пэтэушниц. Нужна другая аудитория. А ей нужен хороший, качественный контент. Покрутим тебя в дорогих клубах. Если зайдет, пустим в ротацию. И с имиджем надо что-то решать. Приоденься. Гопота никому не интересна.
Я слушал его и никак не мог избавиться от чувства, будто все это говорят не мне. Швейцар на крыльце гостиницы тем временем отбивался от неизвестно откуда тут взявшихся цыганок с привязанными к их животам грудными детьми. Одна из них заметила продюсерский «мерседес» и, поняв, что в машине люди, бодрячком потопала к нам.
Она подошла с той стороны, где сидел продюсер, постучала по стеклу и протянула раскрытую ладонь. На вид я бы дал ей лет восемнадцать. Невысокая, худая, усталая. Висевший на ней спереди ребенок выглядывал из ярких тряпок, забавно морщил смуглую рожицу.
Продюсер обернулся на стук, скрипнув кожей сиденья, цыкнул зубом и отмахнулся:
– Самим жрать нечего! Дальше иди.
* * *
Пуделек мне страшно обрадовался. Разволновался, начал вертеться, поскуливать. Несколько раз руку лизнул.
– Забыли про тебя, братка.
Я пытался расстегнуть на нем ошейник, но там все такое маленькое было, и руки сильно замерзли. Хорошо – этот сиделец продолжал их лизать. Согревал чутка.
– Толя, ты что делаешь? – Юля склонилась к нам.
Пуделек притих и на нее вытаращился. Сам дрожит.
– Братуху освобождаю. Он свой срок оттянул. Теперь с чистой совестью – на свободу.
– А если хозяин сейчас выйдет? – Она посмотрела на дверь в супермаркет, рядом с которой к турникету и был привязан трясущийся от холода пес.
– Подстригли еще налысо как зэка, – бормотал я, сражаясь немеющими пальцами с долбаной застежкой. – Сами бы посидели тут с бритой жопой на снегу.
– Зачем тогда расстегиваешь? Отвяжи просто…
– Нет, мне ошейник нужен.
– Зачем?
Я наконец отстегнул все, что нужно. Пес тявкнул и отбежал на пару шагов. Я выпрямился.
– Тебе подарить. Вот, возьми, – протянул ей ошейник. – От всего сердца.
Юля посмотрела на расстегнутый ремешок у меня в руках, потом на пуделя, потом опять на меня.
– Не понимаю прикола.
– Хорошая вещь, импортная, бери. Посадишь меня на цепь, буду тебе собакой. Куда скажешь – туда и пойду.
– Толик… – она растерялась. – Ты обиделся, что ли?
– Холопы не обижаются.
Из магазина вышла большая тетка с пакетами. Пуде-лек метнулся к ее ногам.
– Ворье! – закричала она смешным голосом.
– Валим, – сказал я.
И мы побежали.
Магазинчик был тот еще: вышколенные девушки с модельными личиками, чилаут-зона, подиум для показа шмотья, чай-кофе-напитки, выделенный консультант. Не думал я, что в таком лабазе найдутся тряпки для народа хип-хоп. Но Юля сказала – все будет. После моего эпического провала на фейсконтроле и закидона с ошейником она решила стать такой же как я.
Встреча союзников на Эльбе, мы с тобой одной крови, Маугли, пролетарии всех стран, объединяйтесь – вот эти вот все дела.
– Надо, чтобы трусы сверху было видно, – сказал я Юле.
– Вот так? – Она приспустила широченные штаны-трубы и повернулась у зеркала.
– Даже еще больше.
– Свалятся же.
– Могут. Но ты не зевай. К тому же сверху надо баскетбольную майку накинуть подлинней. Тогда останешься, типа, в платье, если что. И шнурки на «тимбах» развяжи. Они должны быть такие, ну, знаешь, расхлябанные.
– И это круто?
– Это невероятно круто. Ты просто нигга и гангста в одном лице.
Юля опустилась на правое колено, чтобы развязать шнурки на высоких желтых ботинках, в которых любил гонять по Нью-Йорку большой чувак Notorious. В рэперском прикиде она выглядела забавно, дерзко и в то же время беззащитно.
– А если я на них наступлю?
– Упадешь. Но рэпер должен показывать, что ему пофиг.
– Все пофиг?
– Абсолютно. Вообще, все – до фонаря. Главное, что он в потоке. Флоу – понимаешь?
Она улыбнулась:
– А руками тоже надо вот
