меня!
Все внутреннее мое чутье, такое больное, наработанное тяжелым общением с психопатом и насильником, вопит, что не вовремя я! Не вовремя сейчас с характером!
Но оно никогда не бывает вовремя. Бывает только допущенная слабость. Как у меня когда-то. И осознание себя в грязи после. Из которой не выбраться, в которой тонешь и захлебываешься ею…
Я больше не буду в этом. Только не так!
Наверно, я бы сейчас сполна получила за свой взгляд и за свой некстати проснувшийся гонор, но тут мужика отвлекает напарник, притащивший мою сумку из коридора.
— Есть!
Мужик встает в полный рост, идет к приятелю, и они принимаются вместе пересчитывать деньги.
А я ловлю напряженный и изумленный взгляд Ланки. Она смотрит то на мужиков, то на меня.
И я, пользуясь моментом, указываю ей бровями на коридор.
Пока они заняты, можно сбежать! Можно позвать полицию! И, в конце концов, они, поняв, что кому-то удалось ускользнуть, могут испугаться и уйти! Не будут же они убивать… Нет, не должны… Они же за деньгами…
Ланка, поняв мой намек, только отрицательно качает головой и болезненно морщится, когда Вальчик опять тоскливо плачет в комнате. Она не бросит сына и меня на растерзание этим тварям.
Мне плач племянника так по сердцу бьет, так плохо становится, так больно… Он один там, маленький и беспомощный… Что он успел увидеть, пока не оказался в этой комнате? Может, эти звери его напугали сильно…
От обилия эмоций голова кружится, перед глазами все плывет.
Смотрю на мужиков, изо всех сил надеясь, что они уйдут сейчас! Пусть уходят уже!
— Два тут, — кивает тот мужик, что ходил за деньгами в коридор, а второй поворачивается опять ко мне, швыряет сумку на колени.
Машинально ловлю, прижимаю к себе.
— Все, — спрашиваю спокойно, — уходите, пожалуйста. Вы напугали ребенка.
— Шустрая какая, — усмехается мужик, что до этого говорил со мной, — ее придурок нам должен четыре.
— Откуда четыре? — изумленно ахает Ланка, и что-то такое с ее лицом происходит, что я, забыв обо всем, порываюсь к ней, боясь, что сестра сознание сейчас потеряет, — он же… Он же взял… Полтора миллиона…
— Ну так он их взял, но не отдал же, — спокойно отвечает мужик, а затем бросает мне резкую команду, — сидеть на месте!
Я падаю обратно на кресло, пытаясь раздышаться, от ужаса и осознания ситуации ничего не соображая даже.
Четыре… Четыре миллиона! Невероятная сумма… Как он мог?
— Ну так ловите его, ловите сами! Мужики вы или нет? — кричит Ланка, неожиданно воскресая и приходя в себя, — зачем с бабами и ребенком-инвалидом воевать? Вам самим не западло?
— А ты на голос не бери! — тут же срывается на нее мужик, что до этого говорил на ухо ей гадости, — нам бабки нужны, а с кого их получать, плевать!
— Послушайте… — я пытаюсь вынырнуть из болота, найти в этих зверях хотя бы что-то человеческое, — у нас больше нет… Эти деньги… Это было на лечение ребенка, понимаете? Господи… Ну вы же не можете быть такими… У вас же дети есть, наверно…
— И эти дети хотят жрать не меньше твоего инвалида, — холодно отвечает тот мужик, что до этого пугал меня. Он деловито убирает деньги в поясную сумку, на мгновение приподнимая руки, и я вижу за поясом его джинсов рукоять пистолета.
Она завораживает меня настолько, что приходится моргать, чтоб чуть прийти в себя.
— Ладно, на сегодня все, — с удовлетворением продолжает мужик, — завтра придем за остатком. Так что вам лучше или своего придурка найти, или бабки.
— Но у нас нет… — Ланка тоже привстает, но под жестким взглядом мужика падает обратно, — и завтра они не появлятся…
— Квартиру продай, — пожимает плечами мужик.
— За один день?
— Да мне плевать… Хотя… Сотку могу скостить. — Тут он задумчиво осматривает меня с ног до головы, и от этого взгляда становится мерзко. Не ошиблась я, значит, в своих опасениях… — Иди сюда.
— Что? Вы с ума сошли? — Ланка опять привстает, а второй мужик тут же роняет ее на кресло обратно, — прекратите!
Я сижу, вцепившись в подлокотник закаменевшими пальцами, смотрю снизу вверх, как ко мне приближается… Не грязно пахнущий мужик, нет! Это Алекс. Он не похож совсем, но суть та же. Взгляд тот же. Змеиная, жуткая усмешка та же. И похоть вперемешку с наслаждением от чужого ужаса в глазах…
Мелькает в голове совсем некстати недоумение, как я могла подумать, что Каз похож на Алекса? Они же кардинально разные…
А вот тут — словно брат-близнец…
И нет, мне не страшно почему-то. Противно. Противно, что воскрес, чего я так боялась все это время. Что смотрит опять, по-животному жадно и мерзко. Что в голове своей вертит картинки того, что хочет со мной сделать. Я словно опять грязью дышу. И вступаю в эту грязь. Я не виновата! Но почему-то так происходит, что чувствую себя виноватой.
Он становится напротив, протягивает руку и снова подхватывает меня за подбородок, заставляя смотреть на себя.
— Да прекратите же! — уже отчаянно кричит Ланка, и фоном ей — бесконечное и беспомощное “Мамамамамама-а-а-а…” Вальчика из спальни… — Я продам квартиру! Я найду деньги! Не трогайте!
— А нормальная идея, Васек! — гогочет второй мужик, — типа, штрафные. Я — следующий! Или сейчас эту… А потом поменяемся!
— Прекратите! Нет! — Ланка кричит, Вальчик, слыша ее полный страха голос, начинает еще громче плакать…
А я словно в коконе сейчас нахожусь.
Слышу это все, понимаю. Но не воспринимаю. Потому что смотрю в глаза того, кто нависает надо мной. И читаю в его взгляде, таком знакомом, до боли в сломанных когда-то ребрах знакомом, что это — только начало. И совсем неважно, что мы сейчас скажем, что пообещаем. И даже неважно, если вдруг мы к завтрашнему дню найдем деньги.
Просто так они отсюда сегодня не уйдут.
Это намерение, очень четко обозначенное сейчас, словно срывает у меня внутри какой-то стоп-кран. Потому что нельзя доводить беззащитую жертву до точки.
