и кардиналов. После обеда танцевали, а потом царь и царица в сопровождении множества масок отвели молодых к брачному ложу. Жених был сильно пьян. Петр велел приготовить брачную комнату в пирамиде четырех фрегатов. Она была ярко освещена внутри, а постель новобрачных обложена хмелем и обставлена кругом бочками, наполненными вином, пивом и водкой. Когда новобрачные улеглись, царь принудил их еще выпить водки из особенных курьезных и довольно больших сосудов. Затем их оставили одних!..
На другой день после обеда все маски снова собрались на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в почтовый дом, где положено было праздновать второй день свадьбы. В том же порядке, как и накануне, все отправились сперва к князю-папе, который, стоя в дверях пирамиды, встречал гостей по-своему: каждый должен был выпить по деревянной ложке водки из большой чаши, потом поздравить хозяина и троекратно с ним поцеловаться. После этого молодые присоединились к процессии масок и, обойдя вместе с ними раза два вокруг пирамиды, переправились при звуках музыки и пушечной пальбы с крепости и адмиралтейства на другую сторону Невы. Машина, на которой князь-папа и кардиналы переехали через реку, отличалась особенной конструкцией. Сделан был плот из пустых, но хорошо закупоренных бочек, связанных по две вместе и составлявших на известном расстоянии одна от другой, шесть пар. Сверху, на каждой паре больших бочек, были прикреплены посередине еще бочки или ушаты, поменьше, на которых сидели кардиналы, привязанные веревками, чтобы они не могли упасть. В таком виде они плыли друг за другом как гуси. Перед ними ехал огромный пивной котел и дощатым бортом снаружи, поставленный также на пустые бочки, чтобы лучше держаться на воде и притянутый канатами к задним бочкам, где сидели кардиналы. В этом котле, наполненном крепким пивом, плавал князь-папа. И он, и кардиналы дрожали от страха, хотя совершенно напрасно, потому что были приняты все меры для их безопасности. Впереди машины красовалось вырезанное из дерева морское чудовище, на нем сидел Нептун, повертывавший своим трезубцем князя-папу в его чаше. Сзади, на борту котла, на особой бочке помещался Бахус, беспрестанно черпавший пиво, в котором плавал папа, заметно сердившийся на своих обоих соседей. Все эти бочки, большие и малые, тащились несколькими лодками, причем кардиналы производили оглушительный шум, трубя в коровьи рога. Когда князь-папа намеревался выйти из своего котла на берег, подосланные царем маски, как бы желая помочь ему, окунали его снова в пиво. После того все маски отправились в почтовый дом, где пировали до глубокой ночи.
Свадьба князя-папы Бутурлина была последней шутовской свадьбой в царствование Петра Великого. Подобная забава повторилась еще только один раз, в царствование Анны Иоанновны.
Эта государыня более всех своих предшественников любила шутов. Есть известия, не подлежащие сомнению, что в последние годы своей жизни, наскучив государственными делами и официальными приемами и увеселениями, она просиживала целые часы в кресле, слушая болтовню шутов и забавляясь их кривляньем. Когда и это ей надоедало, государыня призывала своих фрейлин и говорила:
– Ну, девки, пойте!
Фрейлины становились в кружок и пели до тех пор, пока Анна Иоанновна не начинала зевать, тогда входили гвардейские солдаты со своими женами и плясали русскую пляску, в которой нередко принимали участие вельможи и особы царской фамилии.
Но штат шутов, состоявших при Анне Иоанновне, должен был только забавлять и развлекать свою повелительницу; им дозволялось паясничать, говорить сказки и прибаутки, но только без малейшего намека на какую-нибудь личность, а в особенности на кого-либо из вельмож, состоявших при дворе императрицы; иногда для забавы государыни шутов сажали в лукошки в какой-либо из дворцовых комнат, мимо которой должна была проходить государыня и заставляла этих шутов кудахтать и клохтать по-куриному. Иногда для забавы Анны Иоанновны затевалась борьба между шутами; они дрались друг с другом, царапали один другому лица, вырывали друг у друга клоки волос, шумели, кричали, и подобная борьба всегда заканчивалась тем, что шуты выходили из нее с расцарапанными лицами, с изорванным платьем, с всклокоченными волосами. Такая борьба происходила часто при дворе, и кажется, что и сами шуты не прочь были подраться друг с другом, чтобы отомстить один другому за какие-нибудь старые счеты.
Для поощрения шутов, а скорее всего, просто в насмешку над ними Анна Иоанновна учредила для них особый орден св. Бенедикта; этот орден несколько напоминал орден Александра Невского. Шуты носили свой орден в петлице на красной ленте.
Из всех шутов, состоявших на службе у Анны Иоанновны, один только Педрилло[140] несколько подходил к типу западноевропейских шутов как по своему характеру, так и по тому способу, каким он именно высказывал свои шутки; словом, этот Педрилло, даже можно сказать, напоминал собой цветущее время шутовства во Франции при дворах Франциска I и Людовика XIII. Ввиду этого мы займемся сначала его биографией. Настоящее имя этого шута было Пьетро-Миро, и его только в сокращении звали Педрилло. Он был родом из Неаполя и приехал в Pocсию, конечно, с той целью, чтобы заработать побольше денег и затем снова вернуться на родину. Приехав в Россию, он нашел себе место бутафора, но в этой должности оставался недолго и вздумал поступить на оперную сцену; как известно, все итальянцы обладают хорошим голосом, и поэтому и для Пьетро-Миро не требовалось многого; он обладал хорошим и симпатичным голосом, сопровождал всегда свои арии замечательной мимикой и пел их с выражением; относительно же школы и сценической подготовки он мало заботился об этом; но, вероятно, и сценическая деятельность показалась ему малодоходною, и потому он старался найти что-нибудь повыгоднее. Благодаря своей ловкости, умению говорить и находчивости Пьетро-Миро, или Педрилло, пробрался ко двору и поступил на службу к императрице в качестве шута; но вместе с этой должностью он соединил еще и обязанности комиссионера, так как занимался закупкою необходимых товаров для двора. Конечно, подобная роль коммиссионера была очень выгодна для ловкого неаполитанца, и он нажил себе этим хорошее состояние; кроме того, он нажил еще большие деньги путем «ловкой» карточной игры, так как императрица часто поручала Педрилло держать за нее банк на придворных празднествах. Когда этот ловкий синьор нажил себе всеми этими путями довольно крупную сумму денег, то не стал засиживаться в России, а отправился на родину, чтобы наслаждаться там плодами своей ловкости.
Другой известный шут времен Анны Иоанновны был гораздо менее счастлив, чем этот неаполитанский авантюрист. Этот шут был не кто иной, как Михаил Алексеевич Голицын. Его взяли ко двору из Москвы и разлучили с женой-итальянкой,
