под приговором виновному: «Объявляю высочайшее помилование такому-то, но запрещаю ему под страхом смертной казни принимать в дальнейшем какие-либо подарки от матери божьей и святых».
* * *
Как-то, когда епископ де Л* сидел за завтраком, к нему пришел аббат де*. Епископ пригласил гостя позавтракать, но тот отказался. Прелат стал настаивать. «Монсеньер, — сказал священник, — я уже дважды завтракал, к тому же сегодня пост».
* * *
Когда г-н Вольтер был проездом в Суассоне, ему нанесли визит представители тамошней Академии. На их слова о том, что Суассонская академия[711] — старшая дочь Французской академии, Вольтер ответил: «Вы правы, господа, она — старшая дочь, притом такая благоразумная и порядочная, что никто даже словечка о ней не молвит».
* * *
Когда в кафедральный собор города Арраса поставили гроб с телом маршала Левиса,[712] епископ аррасский воскликнул: «Наконец-то этот достойный человек в моих руках!».
* * *
Принцесса Конти,[713] дочь Людовика XIV, увидев однажды спящую — или притворившуюся спящей — дофину, принцессу Баварскую,[714] долго ее разглядывала, а потом сказала: «Дофина еще уродливее, когда спит, чем когда бодрствует», на что та, не открывая глаз, ответила: «Не всем же быть детьми любви!».
* * *
Некий американец, обнаружив шестерых англичан, отбившихся от своей части, с неслыханной отвагой бросился на них, двух ранил, четырех обезоружил и всех привел к генералу Вашингтону.[715] Генерал спросил, каким это образом он ухитрился один справиться с шестерыми. «Как только я их увидел, — ответил тот, — я сразу пошел в атаку и окружил их».
* * *
В ту пору, когда было установлено несколько налогов на богачей, один миллионер, оказавшись в обществе других толстосумов, которые жаловались на трудные времена, воскликнул: «Кто счастлив в наши дни? Разве что какие-нибудь жалкие нищие!».
* * *
Когда аббат Петио[716] тяжко заболел, святые дары принес ему аббат С*. Увидев, с каким видом больной принял сами знаете что, С* подумал: «Если этот человек выздоровеет, он будет моим другом».
* * *
Некий поэт спросил, нравится ли Шамфору написанное им двустишие. «Очень, — заявил Шамфор, — только нельзя ли его сократить?».
* * *
Рюльер[717] сказал Шамфору: «Я сделал лишь одну дурную вещь в своей жизни». — «Когда же она кончится?», — спросил тот.
* * *
Г-н де Водрейль пенял Шамфору на то, что он не прибегает к помощи друзей. «Средства у вас скудные, но обратиться к нашей дружбе вы не желаете». — «Обещаю занять у вас двадцать пять луидоров, как только вы расплатитесь с долгами», — ответил Шамфор.
II
Кто-то сказал во время обеда: «Сколько ни ем, а все аппетита нет».
* * *
Увидев в опере расплывшуюся Армиду и на редкость уродливого Ринальдо,[718] одна остроумная женщина заметила: «Вот любовники, которые не выбирали друг друга, а сошлись только потому, что все остальные уже выбрали себе кого-нибудь получше».
* * *
Один человек угодил под суд по столь серьезному делу, что оно едва не стоило ему головы. Много лет спустя он встречает своего друга, который уехал в дальние края, когда разбирательство названного дела еще только начиналось, и спрашивает его: «Вы не находите, что я изменился со времени нашей последней встречи?». — «Нахожу, — отвечает друг. — Вы опять выросли на целую голову».
* * *
Существует песенка о Геракле, совладавшем с пятьюдесятью девственницами,[719] и кончается она такими словами:
Я, как он, их мог бы взять,
Только где их отыскать?
* * *
Г-н Брессар-отец написал однажды жене: «Дорогая моя, часовня наша строится, и мы можем льстить себя надеждой, что нас обоих похоронят в ней, если, конечно, господь сподобит нас долгой жизнью».
* * *
Когда г-жа Крамер,[720] проведя несколько лет в Женеве, вернулась в Париж, ее спросили: «Что поделывает госпожа Троншен?». (Эта особа отличалась редкостным безобразием). — «То же, что и раньше: нагоняет на всех страх», — ответила г-жа Крамер.
* * *
Однажды король прусский распорядился возвести казармы в таком месте, что они преградили доступ свету к соседней католической церкви. Причт обратился к Фридриху с жалобой, которую тот вернул, начертан на ней следующие слова: «Beati qui non viderunt et crediderunt».[721][722]
* * *
Граф де Шароле целых четыре года ничего не давал на содержание своего двора и не платил даже чинам своей свиты. Наконец, двое из них, некие господа де Лаваль и де Шуазель, представили принцу своих слуг и сказали: «Нам вы не платите, ваше высочество, но в таком случае скажите хоть, откуда нам взять деньги, чтобы расплатиться с этими людьми?». Принц позвал своего казначея и, указывая на де Лаваля, де Шуазеля и на их слуг, бросил: «Рассчитайтесь с моей челядью!».
* * *
Один больной, не желая перед смертью вкусить святых даров, шепнул своему другу: «Лучше уж я притворюсь, что вовсе не собираюсь умирать».
* * *
Анекдот о г-не де Вилларе: прослушав однажды на рождество три мессы подряд, он решил, что две последних священник отслужил в его честь, и велел вручить тому три луидора. «Я служил их для собственного удовольствия», — ответил священник.
* * *
Шестилетняя девочка говорит матери:
— Как мне жаль двух этих людей!
— Каких людей, дитя мое?
— Бедного Авеля. Он был такой красивый и добрый, а брат взял и убил его. Я все время вспоминаю картинку про него в нашей большой Библии.
— Да, да, это очень грустная история. А кого еще тебе жаль?
— Кола из «Фанфана и Кола»[723] — ведь Фанфан не дал ему сладкого пирога. Мама, а пирог был взаправдашний?
* * *
— Знаете, что я делаю, когда испытываю искушение? — спросил М*.
— Нет.
— Стараюсь испытывать его подольше.
* * *
Не помню уж какого президента парламента хвалили за то, что он башковит. В ответ кто-то заметил: «Это слово я слышал сотни раз, но еще никто не решился сказать, что он просто умен».
III
Однажды маленький отец Андре[724] похвастался принцу Конде,[725] что сумеет без подготовки сказать проповедь на любую тему. Назавтра принц прислал ему эту тему — то было изображение фаллоса. Проповедник получил сей возвышенный предмет в ту минуту, когда уже выходил из ризницы; тем не менее он не растерялся, взошел на кафедру и начал: «Лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело
