палата представителей провела повторное голосование. Вето президента было преодолено. На следующий день состоялось голосование в Сенате и антиалкогольный закон был принят. Сухой закон в США начал свое печальную историю в том же 1919 году. С трибун звучали лозунги о моральности и американском способе жизни, защите национальных ценностей. Одним из требований сторонников «американского способа жизни» был запрет производства и продажи алкогольных напитков.
Ну, а последствия — Великая депрессия через десять лет, враждебность к России затухла на фоне своей собственной борьбы за существование. Советской России оставалось только выжить.
Уже позднее, когда мир перестало лихорадить политическими переустройствами, «сухие законы» упразднились, как вредные. День, месяц, год и время открытия алкогольных магазинов после тринадцатилетнего перерыва в Финляндии породил шутливую задачку: «Как расшифровывается набор цифр 543210»? Загадка решалась просто: алкогольные магазины распахнули свои двери вновь 5 апреля 32 года в 10 часов утра.
К сожалению, и Россия не миновала свой «сухой закон», который вполне закономерно предшествовал долгому-долгому кризису, не видать, блин, его конца и края…
22. Финский полк
Тойво сотоварищи тяжелой поступью войны двинулись из лета в осень, с юга на север. Где-то рядом ждало своего часа село Кимасозеро, точнее — то, что в нем было сокрыто родственниками бегуна Пааво Нурми.
Антикайнен не мог сбежать, чтобы взять принадлежащее ему по праву имущество. Не сказать, что такая мысль не приходила к нему в голову, однако бросить Оскари Кумпу, Туомо, Матти, прочих своих товарищей он не мог. Быть дезертиром по закону военного времени — чепуха на постном масле, быть предателем в глазах однополчан — вот это было очень серьезно. С этим Тойво жить бы не смог.
После памятной вылазки в тыл англичан с Антикайненом не произошло никаких изменений: он оставался замкнутым, любящим одиночество — все, как обычно. Зато Оскари изменился. Вероятно, какое-то представление об окружающем мире у него порушилось.
Призраки Андрусово, дикая тварь в Медвежьегорске — все это никак не вязалось с политикой атеизма, столь рьяно пропагандируемой в Советской России. Вероятно, потому что любая политика замешана на лжи, а человек подсознательно настроен на ее отторжение. Оскари не боялся, он просто недопонимал. Однажды, он решился на разговор с комиссаром.
— Тойво, как коммунист коммунисту, можешь ли сказать мне кое-что? — спросил Кумпу.
— Ты не коммунист, — напомнил ему Антикайнен. — Что такое?
Оскари пожал крутыми плечами, мол, коммунист — это дело житейское, никогда не поздно им стать, и продолжил.
— Вот тот зверь, что на тебя напал — что это было?
— Я думаю так, — ответил, чуть помедлив, Тойво. — Война, как известно, преступная трата души. Там где души «тратятся», там где кровь и ненависть — обязательно возникают сущности, это пользующие.
— Переведи, — попросил Оскари.
— Ну, вот, когда ты у англичан изображал из себя людоеда — они в это поверили сразу, будто всю жизнь только с людоедами и сталкивались. Понятно, что сказки в детстве читали, понятно, что представления по этим сказкам смотрели. Но отчего же сразу такое доверие?
— Ну, захотели поверить — и поверили, чего тут говорить?
— Значит, где-то в глубине души допускают, что есть такие твари. На чем-то это допущение должно основываться. Может, на память предков? Может, не все сказки — вымысел? Может, возле войны и появляются эти сущности, само существование которых является сверхъестественным? Где ж нечистому пастись, как не возле человеческого страдания?
Оскари почесал в затылке и вздохнул.
— Сам себя сумасшедшим не ощущаю, — проговорил он. — Вот если кому-то сказать — обязательно примут за ненормального.
— А ты не говори, — усмехнулся Тойво. — В вопросах веры можно ориентироваться лишь на себя. Только не следует увлекаться. Так?
— Так, — согласился Кумпу. — Ну, да что прошло — то в прошлом уже. Будем жить дальше?
— Нет других альтернатив, — согласился Антикайнен.
По мере наступления на север они все дальше уклонялись от Кимасозера, все более приближаясь к Беломорью. Белогвардейцы делались злее, интервенты из Антанты — равнодушнее. Встречались беженцы, которые пробирались к Архангельску от Ярославля и Рыбинска. Они рассказывали, какой террор устроили там чекисты латышской и чешской национальности, поддерживаемые китайскими «революционерами» и воодушевляемые еврейскими демагогами. Тюрьмы переполнены, каждую ночь расстрелы. Народ восстал, но без оружия стихийный бунт был обречен на поражение. Поддержки от белогвардейского движения и сил союзников не было никакой. Экстремист Борис Савенков пытался как-то организовать толпу, но ему никто из партийных союзников не оказал не то, что помощи, но и содействия. Нашлись еще и те «сподвижники», что сдали его латышам.
Савенков, террорист с огромным дореволюционным опытом руководителя Боевой организации эсеров, ушел в Казань. Перебил всех встречных китайцев, как клопов, пристрелил пару-другую латышей — и был таков. Предательство? Предательство.
Осень оказалась не тем временем года, когда можно было покончить со всеми врагами Советского государства и идти на зимовку. Нужно было просто идти на зимовку, потому что и обувка на красных финнах поистрепалась, и летнее обмундирование пообносилось, да и боевой дух подупал.
В начале декабря 6 финский полк прибыл в Петрозаводск, где всем бойцам позволили отдохнуть по полной программе — сходить в баню, сесть за стол, поесть еду, попить водку, с девчонками из Петрозаводска исполнить зажигательный танец летка-енка, поспать в нормальных постелях и в нормальном обществе и нормальное количество часов, переодеться в новенькую теплую форму, озонируя воздух одеколоном «Шипр» после посещения парикмахерской. Словом, командование позволило личному составу расслабиться от трудов ратных и боев жарких.
Через пару-другую часов расслабления командование решило: хорош! Расслабилась чухна белоглазая! В ружье!
Полку было предложено спешным порядком выдвинуться на государственную границу и стать стеной перед буржуями от Ладожского озера на север на целых 200 километров. Сказано — сделано, финны рассредоточились на две сотни километров и принялись ждать Нового 1920 года. Враги тоже затаились и оставшиеся недели 1919 года себя никак не проявляли.
Все варили понтикку и занимались ее дегустацией. Ну и что, что не в Петрозаводске, зато не на войне!
А в это время, точнее, конечно, не в это время, а чуть пораньше, когда погодные условия еще позволяли бегать топлесс по берегам озер и махать на комаров хворостинами, в поселке Калевала собрался служивый народ. Первым делом этот народ переименовал Калевалу в Ухту, вторым делом призадумался: что, собственно говоря, делать дальше?
Выбор был между Советской Россией и буржуазной Финляндией — к кому подаваться? К большевикам не хотелось — у них там неразбериха, к капиталистам тоже
