один из них, и на простыне тоже занялось пламя. Уинифред рванула ее вниз, чудом не перевернув на себя сервант, и затоптала огонь.
Но мебель все еще горела. Горели панельные стены, рояль, который пытался спасти Келлингтон, и начинал темнеть от сажи потолок.
Игнорируя выкрики Келлингтона, Уинифред сдернула с ближайшего кресла чехол – в отличие от простыней, он был из плотной ткани, похожей на обивочную. Орудуя чехлом, она сбила пламя со стены и подоконника, а потом бросила его на пол и толкнула сервант. Он с грохотом перевернулся, погребая под деревянными стенками десятки разбившихся от падения чашек, блюдец, ваз, бокалов и фарфоровых статуэток.
Без воздуха огонь быстро унялся, и из щелей тонкими струйками завился дымок – тлели деревянные дверцы и подпаленные кружевные салфетки.
– Похоже, Эвелин придется все-таки принять твое приглашение, – мрачно заметила Уинифред, оценивая нанесенный гостиной ущерб.
Клавиши рояля обуглились, лак потрескался и облез. По розовым цветочным обоям вверх ползли языки сажи. Деревянные панели отпали и превратились в угольки, все еще помигивавшие красным. Почерневшие матовые осколки оконного стекла валялись на полу. На раме стекло чуть оплавилось и теперь грязной струйкой стекало на подоконник.
Келлингтон вытащил откуда-то кипенно-белый носовой платок и предложил его Уинифред, а когда она отказалась, принялся вытирать свои испачканные обожженные руки. На носу и щеке у него чернел длинный сажевый отпечаток, будто кто-то полоснул его по лицу головешкой.
– Она отказалась? – откашлявшись, наконец ответил он Уинифред. – Впрочем, сгорела лишь одна комната. Да и стекольщика, думаю, можно будет пригласить уже завтра.
Не сказав ни слова, Уинифред поманила его к окну. От истлевшей рамы все еще исходил жар, горько пахло гарью и старой краской. Задержав дыхание, она перемешала носком туфли почерневшие осколки стекла. Некоторые из них имели скругленную форму.
– Кто-то швырнул в окно пузырек. Наверняка там был спирт или эфир. Понимаешь, что это значит?
Келлингтон кивнул.
– Вы правы, здесь больше не безопасно. – Его губы дернулись. – Полагаю, это означает, что нам придется перевезти и Акли?
Уинифред осеклась на полуслове – в комнату ворвался Теодор. Лицо его побледнело и вытянулось. Увидев, что огонь потушен, а Уинифред и Келлингтон невредимы, он выдохнул и зажмурился, уткнувшись лбом в дверной косяк.
– Слава богу. Элиза подвернула ногу, и мне пришлось вернуться за ней наверх… Я боялся, что не успею, – прошептал он.
Вот как зовут вторую горничную – Элиза.
К глазам Уинифред подступили слезы. Она перешагнула через черную груду осколков и, приблизившись к Дарлингу, крепко обняла его. От его одежды, даже несмотря на тошнотворный запах гари, все еще пахло цветами. Оторвавшись от косяка, он обнял ее в ответ. Его руки подрагивали от напряжения. Он тяжело переживал утрату рояля, кажется, даже выбитое окно и выгоревшая до штукатурки стена не могли расстроить его сильнее.
Обернувшись, Уинифред с вызовом поглядела на Келлингтона, ожидая увидеть на его лице насмешку или раздражение, но он сделался даже невозмутимее обычного.
– Похоже, мне и впрямь придется принять у себя шестерых гостей, – задумчиво заключил он, уделяя куда больше внимания собственным грязным пальцам, нежели Уинифред и Дарлингу в объятиях друг друга.
– Неужели ты не привык к гостям? – изумился Теодор.
Келлингтон лизнул платок и принялся оттирать сажу с ногтей, придирчиво разглядывая каждый из них.
– Никогда не принимал больше одного зараз, – совершенно серьезно сказал он.
Кто бы ни разбил окно гостиной, бросив в него заткнутый горящим платком пузырек со спиртом, он давно скрылся. Томас трижды обошел дом, а Уинифред изучила отпечатки в земле у окна. Следы оставил человек с ногой среднего размера, но ничего больше ей узнать не удалось. Зачинщик пожара не обронил ни кольца, ни шляпы, ни платка с монограммой.
– Это предупреждение, – сообщила она Дарлингу и Келлингтону, ожидавшим ее на пороге дома.
– Почему это? – удивился Теодор. – У меня сложилось впечатление, что пожар устроили, чтобы… ну, понимаешь, убить нас.
– Не спустись Джон на п-первый этаж, сгорел бы весь д-дом! – поддержала его Эвелин.
Весть о пожаре она восприняла на удивление хладнокровно, но, узнав о том, что виновник его – это кто-то извне, быстро отказалась от своего решения съехать в гостиницу.
– В таком случае поджигатель мог швырнуть не маленький пузырек спирта, а что-нибудь побольше, – возразила Уинифред. – Нас хотели либо припугнуть, либо заставить бежать.
– Но ведь мы и так собирались переехать, – подал голос Келлингтон. – Что, если за нами проследят?
Он был прав. Чтобы избежать слежки, им пришлось разделиться.
Миллард и Габи отказались от отпуска, взяв на себя заботы по замене стекла в гостиной и уборку, а Элизу отправили домой.
Собрав все самое необходимое, Уинифред вместе с полубессознательным Стелланом, Малин, Эвелин и Лаурой исколесили весь Мейфэр вдоль и поперек. Уинифред примечала каждый экипаж на дороге, лицо каждого возницы и морду каждой лошади. Убедившись, что их не преследуют, она велела Томасу повернуть на Гровенор-стрит.
Келлингтон предупредил свою горничную только о трех гостях. Уинифред с нескрываемым удовольствием сообщила ей, что гостей ожидается шестеро, и двое из них больны. Миссис Хаксли едва не подавилась ядом, увидев, как в дом ее хозяина под руки вводят Стеллана, напоминавшего пьяного бродягу.
Тем же маневром Уинифред перевезла Теодора и Келлингтона. Вернувшись за ними, она обнаружила, что они преспокойно играют в карты, усевшись на полу в холле, словно фабричные рабочие после смены.
Когда все разместились (в особняке Келлингтона было по меньшей мере два десятка гостевых спален), Уинифред спустилась в гостиную. Она переоделась в домашнее чайное платье и поэтому ничуть не удивилась, увидев, что Келлингтон тоже снял сюртук. Он полулежал в большом кресле, положив голову на руку. Уинифред подумала было, что юноша спит, но, обогнув диван, увидела, что в вытянутой перебинтованной руке он держит книгу.
– Опять читаешь какую-нибудь чушь?
Келлингтон вскинул глаза, сверкнувшие под стеклами очков.
– «Элементы геометрии, геометрический анализ и плоскостная тригонометрия».
– Тебе не нужно выдумывать слова, чтобы я поверила в то, что ты умен, Келлингтон.
Когда она присела на диван, он позвонил прислуге и попросил принести чай. Уинифред взглянула на часы: пробило одиннадцать. Теодор наверняка уже видит седьмой сон.
– Почему ты не спишь? – поинтересовалась она.
Келлингтон принял из рук хмурой незнакомой горничной серебряный поднос и, пожелав ей доброй ночи, закрыл дверь.
– Не хочется, – коротко ответил он и опустил поднос на столик. – А вы, мисс Бейл?
– Зови меня Уинифред, – попросила она, обняв себя руками.
В гостиной было холодно – топить еще не начали, а дом успел остыть. В комнате горели свечи на двух-трех подсвечниках. Света
