но кивнул. Как-нибудь разберёмся.
— Имейте в виду — положено, чтобы к вам из районной поликлиники приходила медсестра, ставить уколы. Дозировку не превышайте, иначе останетесь вообще без лекарств, а новую упаковку никто не продаст раньше времени. И вообще... если что, то дело подсудное.
Игорь Эдуардович говорил строго, жёстко.
Если что, как я понял — это если отец умрёт не от болезни, а от передозировки лекарства.
Я вдруг подумал, что этой жёсткостью и деловитостью медики прикрываются от человеческих страданий. Иначе недолго сойти с ума. Неужели и Катя станет такой?
— Идёмте в палату, — сказал Молле. — Вещи уже собраны.
Отец сидел на кровати, полностью одетый. Обеими руками он держался за матрас. Как я понял, одеться ему помогла медсестра.
Господи, какой он был худой! Словно одна только тень осталась от человека. Скулы и подбородок заострились, губы запали. Глаза скрывались в глубоких впадинах.
— Привет, батя! — сказал я. — Сейчас поедем домой.
— Здорово, Андрюха! — еле выговорил отец и кивнул.
Он говорил медленно, неуверенно. Как будто забывал слова.
— Чем его можно кормить? — спросил я у Игоря Эдуардовича.
Вопрос прозвучал глупо.
— Всем, — ответил Молле. — Но обычно больные едят мало. Приготовьтесь к этому.
У ног отца стояли две сумки с вещами.
— Батя, я сейчас сумки отнесу и вернусь за тобой, — сказал я.
Подхватил сумки и вышел из палаты. Хоть немного привести в порядок мысли, успокоиться после увиденного. Чёрт! Мне ещё машину вести.
На улице возле машины стояла Катя. В длинном клетчатом пальто, в тёплом шерстяном берете. На плече у неё висела сумка.
— Катя? — удивился я. — Откуда ты?
Я не звонил ей и не говорил, что еду забирать отца из больницы.
— Я позвонила к вам домой, — сказала Катя. — Твоя мама мне всё рассказала. Андрей, неужели ты думал, что я не приеду?
— Не хотел тебя напрягать, — виновато ответил я.
— Глупости, — строго сказала Катя. — Я еду с вами и пробуду столько, сколько понадобится. В институте я договорилась.
— Спасибо!
Я почувствовал, как на мои глаза наворачиваются слёзы стыда и облегчения. Я был так благодарен Кате и стыдился того, что недавно подумал — о жёсткости и деловитости медиков.
Мы вместе поднялись наверх, в палату.
— Идём, батя! — сказал я и помог отцу подняться на ноги.
С другой стороны его подхватил санитар. Мы медленно пошли к лестнице.
— Может быть, носилки? — спросил Молле.
— Не надо, — ответил отец. — Ногами пройдусь.
Мы уложили его в кузов. Я осторожно укрыл отца одеялом, подвинул его ноги в зимних ботинках и закрыл борт. Заправляя ремни тента, увидел, что руки у меня дрожат, и испугался — как я поведу машину?
Постоял минуту, глядя на чёрные стволы лип и глубоко вдыхая холодный зимний воздух. Чуть-чуть успокоился и сел за руль.
— Здесь недалеко аптека, — сказала Катя. — Надо сразу заехать за лекарством. В Волхове его может и не быть. Дай мне, пожалуйста, рецепт.
Я достал из кармана рецепт и деньги.
— Поехали налево, там аптека на углу. А потом я покажу тебе, как выехать на набережную.
Наверное, Катя почувствовала мою растерянность и взяла ситуацию в свои руки. Ей, как медику, это было привычно и понятно. Какое же счастье, что в моей жизни есть Катя, подумал я.
— Вот здесь останови, — попросила Катя и легко выпрыгнула из машины.
Я взглядом проследил, как она скрылась за дверью с надписью «Аптека».
— Как ты, батя? — спросил я отца.
Он ответил не сразу, некоторое время хрипло дышал. Потом я услышал:
— Хорошо. Весной пахнет. Спасибо, что забрал меня, не оставил там.
Он приподнялся, опираясь локтем на матрас.
— Я всё понимаю. Недолго мне осталось, Андрюха. Постараюсь не задерживаться.
— Батя, не говори так, — попросил я. — Всякое бывает. Я читал.
И начал глупо и беспомощно шарить в памяти, пытаясь отыскать — что я читал о чудесных исцелениях.
— Брось, — ответил отец и снова опустил голову на матрас. — Андрюха! Забери меня к себе! Не хочу в квартире лежать, мать с Ольгой пугать. Им и так несладко придётся. А ты уже взрослый, выдержишь.
Отец говорил так, словно давно выносил эту мысль. Наверное, так оно и было. Он давно понял, что врачи ему не помогут.
— Батя, ты же знаешь — мама всё равно тут же примчится.
— А ты её не пускай! Вон, Катя тебе поможет. Я её сам попрошу. А матери не позволяй оставаться. Навестит — и назад. Понял?
— Понял, — сказал я, уже соглашаясь.
А как я мог спорить? Свалить ответственность с себя на плечи матери и сестры?
Катя вернулась, держа в руках коробку с ампулами и несколько шприцов.
— Мы едем в Черёмуховку, — сказал я ей. — Отец хочет побыть у меня.
Катя задумалась только на мгновение.
— Правильно. Поехали.
Всю дорогу Катя, полуобернувшись на сиденье, разговаривала с отцом. Я сосредоточился на управлении машиной, стараясь не прозевать нужные повороты. За громким звуком мотора я почти не слышал, о чём они говорят, до моего слуха долетали только отдельные слова.
На трассе до Киселёво я в какой-то момент почувствовал, что почти засыпаю. Это была не усталость, а сброс нервного напряжения, в котором я находился со вчерашнего вечера.
Я резко тряхнул головой, широко раскрыл глаза и сбавил скорость.
— Возьми, Андрюша!
Катя протягивала мне бутылку лимонада «Буратино».
— Выпей побольше. Сахар прогонит сонливость.
Я остановил машину. Достал из кармана ключ от дома и поддел им жестяную зубчатую крышку на бутылке. Сделал несколько больших глотков.
Пузыри углекислого газа ударили в нос, я не удержался и чихнул. Холодный лимонад, и в самом деле, прогнал сонливость. Я протянул бутылку Кате.
— Выпей ещё, — сказала она и погладила меня по руке.
В этом простом жесте было столько заботы и внимания, что у меня перехватило горло.
Я сделал ещё пару глотков, приоткрыл водительскую дверь и с наслаждением втянул в себя свежий зимний воздух.
— Я думаю, Иван Сергеевич, вам будет лучше у нас в медпункте, — сказала Катя. — Там есть отдельная палата и врач. А мы с Андреем будем дежурить по очереди. Заодно я помогу Трифону Алексеевичу с приёмом больных.
—
